Какой-то горе-демократ написал клеветническую заметку в «Morning Advertiser» о г. Герцене, очевидно с намерением, если возможно, повредить митингу, устраиваемому в St. Martins Halle. Это мальчишеская выходка. Митинг устраивается различными
M. г.! В одном из нумеров вашего издания помещено письмо, отрицающее за известным русским изгнанником г. Герценом не только право на представительство русской демократии в Международном комитете, но даже право на принадлежность к русской национальности.
Г-н Герцен уже отвечал на второе обвинение. Позвольте нам от имени Международного комитета присоединить к ответу г. Герцена несколько фактов касательно первого обвинения, — фактов, сослаться на которые г. Герцену, по всей вероятности, не позволила его скромность.
Осужденный, имея от роду двадцать лет, за заговор против царского деспотизма, г. Герцен был сослан на границу Сибири, где и проживал в качестве ссыльного в течение семи лет. Амнистированный в первый раз, он очень скоро сумел заслужить и вторую ссылку.
В то же самое время его политические памфлеты, философские статьи и беллетристические произведения доставили ему одно из самых выдающихся мест в русской литературе. Чтоб показать, какое место принадлежит г. Герцену в политической и литературной жизни его родины, мы не можем сделать ничего лучшего, как сослаться на статью, напечатанную в «Athe-naeum», журнале, который никто не заподозрит в пристрастии.
Прибывши в Европу в 1847 году, г. Герцен занял видное место в ряду тех выдающихся людей, имена которых тесно связаны с революционным движением 1848 года. С этого же времени он основал в Лондоне первое свободное русское издание, целью которого стала смертельная, самая полезная война против царя Николая и русского деспотизма. (391)
Ввиду всех этих фактов, задавшись целью направить по единому руслу деятельность всей демократии в целом, мы не надеялись, да и не желали бы найти более благородного и более истинного представителя революционной партии в России, чем г. Герцен.
С почтением по уполномочию Международного комитета
Председатель
Секретариат:
Головин умолк и уехал в Америку.
«Наконец, — думал я, — мы освободились от него. Он пропадет в этом океане всяких свиндлеров и искателей богатств и приключений, сделается там пионером или диггером,
[1286]шулером или слевгольдером; [1287]разбогатеет ли он там, или будет повешен по Lynch law [1288]— все равно, лишь бы не возвратился». Ничуть не бывало — всплыл мой Головин через год в том же Лондоне и встретил на улице Огарева, который ему не кланялся; подошел и спросил его: «А что, это вам не велели, что ли, кланяться?» — и ушел. Огарев нагнал его и, сказав: «Нет, я по собственному желанию не кланяюсь с вами», — пошел своей дорогой. Само собою разумеется, это тотчас вызвало следующую ноту:«Приступая к изданию
В двух словах я вам скажу, что было у меня с Герценом. Я был у него на квартире и просил не ссориться. «Не могу, — говорит, — не симпатизирую с вами, давайте полемику вести». Я ее не вел, но когда он отослал мне письмо нераспечатанное, тогда я его назвал немцем. Это — Брискорн, называвший Долгорукого немцем на смех солдатам. Но Герцену угодно было от(392)вечать и рассказать свою историю, а потом разгневаться не на себя. а на меня. Но и в истории в этой ничего не было обидного. Допустим, что мое поведение с ним было дурно, а ваше со мною хорошо, хотя вы и не близнецы, все еще не за что становиться на дыбы, не лезя в драку.