Быстрее империй (СИ)

— Чем проще, тем лучше, — настаивал Тропинин. — Нам не нужны сборные мачты, лишний рангоут, такелаж, не нужны лишние паруса. По одному большому парусу на мачту и хватит. Плюс стаксель и пара кливеров на бушприте. В крайнем случае можно добавить топсель.

Двухмачтовые шхуны казались Лёшке оптимальным вариантом для массового производства.

— Давай начнём с простейшего, — согласился я. — А потом, как возможность появится, будем навешивать прибамбасы.

Мы до утра спорили о параметрах и размерах. Сто пятьдесят-двести тонн водоизмещения казались оптимальным форматом для наших нужд. Но в деталях мы расходились, и чем дальше, тем больше.

— Давайте устроим конкурс, — предложил я. — Заложим сразу несколько проектов, всё одно нам нужно обновлять флот. Испытаем, посмотрим, кто чего стоит на ходу. А потом решим, который из них взять за образец для серийного производства.

Именно так — для серийного. Чтобы покрыть все нужды колоний небольшие корабли требовались в значительных количествах.

Ещё во время обсуждения Березин и Кузьма объединились на каких-то пустяковых вопросах, вроде толщины обшивки, а Чекмазов всё больше брал сторону Тропинина. Лёшка вообще органично вписался в компанию мастеров. Он знал о кораблях почти всё, по крайней мере, в теории. Он лучше опытных корабельщиков помнил название каждого куска дерева в наборе корпуса, каждой верёвочки такелажа и каждой части рангоута. А знание терминов само по себе давало систему.

Итак, две команды разошлись по домам, готовые родить шедевр. А что же я? Мои знания в этом деле стремились к нулю. Я снабжал плотбища материалами, ходил на галиотах пассажиром, пробовал пару раз даже управлять парусами, но в детали строительства не вдавался. Однако оставаться в стороне от занимательного состязания не захотелось и я изобрёл собственный метод проектирования.

В основе его были образы. Я рассудил так: художники маринисты изображают на холсте лучшее из построенного человечеством. Самые успешные корабли, побеждавшие в битвах, обходящие вокруг земного шара, берущие призы в гонках. А раз так, то в моей памяти, переполненной попсовой живописью и графикой, фотографиями и фильмами, должен сформироваться некий усреднённый идеал корабля. Его обводы, пропорции, вооружение. Оставалось воспроизвести образ, набросать эскиз на бумаге, а уж потом с помощью знатоков снять с рисунка основные параметры. Это был чистой воды волюнтаризм, но я оплачивал сей банкет и мог себе позволить маленькое развлечение. Закончив рисунок, я предоставил Окуневу с Ясютиным перекладывать проект в сажени, футы и дюймы, а потом и контролировать его воплощение в дереве, а сам занялся материальным снабжением затеи.

Конкурс несколько оживил общественную жизнь Виктории, тем более, что объявлено о нём было во время традиционного потлача, когда дух азарта наиболее силён. Если бы у людей водились живые деньги, и работал тотализатор, то на конкурирующие проекты ставились бы нешуточные суммы. Отупевшие от рутины зверобои и колонисты увлеклись состязанием и превратились в армию болельщиков. Советы, ободрения, предложения помощи сыпались командам со всех сторон. Расстрига так увлёкся борьбой, что присоединился к охотским строителям, утверждая, что некогда ему пришлось подвизаться и на плотбищах. И даже индейцы интересовались ходом гонки. Раз в несколько дней на верфи прибывали гонцы от союзных вождей и осматривали обрастающие мясом остовы судов.

Я же, доставив все необходимое, привычно перескочил через зиму сразу к финалу.

* * *

Со стапелей шхуны сошли в один день. Все три вполне сносно держались на воде, хотя, по правде сказать, нашей бухточке было далеко до испытательного полигона. Но чисто внешне кораблики смотрелись хоть куда. А на примете этих «куда» у меня хватало.

— Отправим их на новые заимки, — решил я. — Заодно испытаем в деле. Пока у нас тут все капитаны в сборе. Кому оценивать работу, как не им?

Капитанов теперь оказалось больше чем кораблей. Хотя в гавани теперь стояло восемь парусников и несколько баркасов — невиданное для наших мест оживление — старый охотский флот уже отслужил своё. «Филимон» и «Варнава» пришли в ветхость и готовились к списанию (один из них я собирался затащить во двор Косого Дома и сделать музейным экспонатом вместо «Онисима»). Обоим старичкам давно перевалило за дюжину лет, что являлось пределом, учитывая охотскую древесину и жесткие условия эксплуатации. Обшивку мы бы ещё смогли заменить, но весь остальной набор порос грибком, гнилью и крошился от хорошего удара кулаком. «Гавриил» Бичевина был столь же стар, но иркутский купец завязал с северными промыслами и не собирался отправлять людей дальше, чем в проливы между островом и материком. «Кирилл» — последнее судно охотской постройки, пока ещё резво бегал по волнам, но возраст его неумолимо приближался к пенсионному. И только построенный в прошлом году уже здесь «Мефодий» выглядел достаточно крепким, чтобы пересекать океан. Березин утверждал, что американское дерево добрее, держит гниль гораздо лучше охотского, а потому корабли местной постройки протянут дольше.