– Дорогой мой братец, ты делаешь себе имя здесь, своим пером. Я-то знаю, что сочинительство – это работа, даже если папа этого и не понимает. Но та суровая жизнь, которая предстоит мне в этом валлийском поселении, – не для тебя.
– Ты прав, – признал Мэттью. – Я буду обузой.
– Я никогда больше не буду отгораживаться от тебя, – пообещал Бран, – даже в Патагонии. Я обещаю все делить с тобой, и ты сможешь писать об этом так же ярко, как если бы присутствовал там во плоти. Кузен Майкл пишет, что колонисты обустроились в небольшой области Патагонии, именуемой Веспуджия. Я расскажу тебе все о ней и нарисую целую плеяду характеров.
– Ты сказал Зилле?
Бран молча покачал головой.
– Брат, ты же понимаешь, что Зиллы это тоже касается. Она носит твое кольцо.
– Я все скажу сегодня за ужином. Я попросил маму пригласить Лаукаев.
Ужин накрыли в столовой – большом темном помещении, обшитом дубовыми панелями, которые, казалось, поглощали свет хрустальной люстры. Тяжелые коричневые шторы наподобие тех, что висели в библиотеке, были задернуты из-за холодного вечера. Яркий огонь в камине плохо прогревал чем-то похожую на пещеру комнату.
Во время трапезы разговор вертелся в основном вокруг валлийской экспедиции в Патагонию. И мистер Мэддокс, и доктор Лаукай вчуже разволновались из-за этого смелого предприятия.
– Вот это затея! – сказала Гвен. – Папа, почему бы тебе туда не поехать? Будь я мужчиной, я бы поехала.
Мэттью с Браном переглянулись, но Бран чуть качнул головой.
После десерта, когда миссис Мэддокс отодвинула свое кресло и кивком позвала Гвен и Зиллу за собой, Бран остановил их.
– Мама, подожди, пожалуйста. Мне нужно кое-что сказать вам всем. Мы все получили удовольствие, обсуждая патагонскую экспедицию и основание колонии в Веспуджии. Много лет назад, до того как с Мэттом произошел несчастный случай, мы мечтали присоединиться к тому землевладельцу из Мадруна, когда он отправился в путешествие, посмотреть, найдется ли там подходящее место для поселения. Так что, возможно, вас не удивит, что я решил присоединиться к поселенцам и начать новую жизнь в Веспуджии. Сегодня я написал кузену Майклу и мистеру Парри в Уэльс и отослал письма в Веспуджию.
На мгновение повисла ошеломительная тишина.
Бран, улыбнувшись, нарушил ее:
– Доктор Лаукай говорит, что более теплый климат пойдет мне на пользу.
– Ну, может быть, не стоит ехать так далеко в погоне за теплом? – спросил мистер Мэддокс. – Ты вполне мог бы отправиться на Юг, в Южную Каролину или Джорджию.
Губы Брана сжались в гримасе боли.
– Папа, ты забыл, откуда я вернулся?
– Нет, сын, – сказал мистер Мэддокс, – я не забыл. Но война закончилась, и тебе следует оставить ее позади.
– На Юге? Я сомневаюсь, что меня тепло примут в штатах Конфедерации.
– Но Веспуджия… так далеко! – Глаза миссис Мэддокс наполнились слезами. Зилла, бледная, но решительная, достала из ридикюля чистый носовой платок и вручила ей. – Если бы ты просто продолжил восстанавливать силы, поехал учиться в Уэльс вместе с Мэттью, занялся бизнесом с отцом…
Бран покачал головой:
– Мама, ты знаешь, что я не могу заняться бизнесом вместе с папой. И у меня, в отличие от Мэттью, нет таланта, который я мог бы применить здесь. Похоже, лучший для меня способ взять себя в руки – это отъезд. И где можно лучше изучить валлийский, чем среди людей, которые постоянно на нем разговаривают?
– Ты застал меня врасплох, сын, – медленно проговорил мистер Мэддокс, – но, похоже, это вполне разумное решение для тебя. А, Уилл?
Он посмотрел на доктора. Тот принялся набивать трубку.
– В определенном смысле, папа, меня можно отождествить с Мадогом. Мы с Мэттом сегодня вечером перечитали поэму Томаса Гвинна Джонса о нем. – Он посмотрел на Гвен. – Помнишь?
Девушка фыркнула:
– Я никогда не читаю по-валлийски, если только папа меня не заставит.
– Мадог покинул Уэльс в полном отчаянии, потому что брат пошел на брата, совсем как у нас во время этой ужасной войны, «пока не стало казаться, что сам Господь оставил своей заботой сынов человеческих».
Мистер Мэддокс потянулся за своей трубкой.
– Ты запомнил.
– Хороший мальчик, – одобрительно произнес доктор Лаукай.
– Я запомнил и слишком хорошо понял, ибо во время войны было много таких ночей, когда Бог отворачивался от наших полей битвы. Если сыновья человеческие бьются друг с другом, ожесточив сердца, как Богу не отвернуться? Видит бог, рабство – зло, но война тоже зло, зло, зло!
Зилла отодвинула пустую десертную тарелку, подбежала к Брану и, опустившись на колени, порывисто схватила его ладонь и прижалась к ней лбом.
Он взял ее за руки: