– Не нужно, милый Юрочка. Вы очень хороший человек, и вы будете чувствовать себя неловко, потому что уезжаете, а я остаюсь. Потому что вы переполнены предстоящей поездкой, а я в вашем представлении остаюсь в печали и одиночестве. И, наконец, вам будет неудобно, потому что вы чувствуете какие-то несуществующие обязательства по отношению ко мне. – Нина вдруг рассмеялась. – Я права? Вот видите, а то только вы читаете мои мысли.
– Нина, я…
– Не нужно, Юрочка. Вы милый, а поэтому молчите. И всего вам наилучшего.
Я помчался в институт к Павлу Дмитриевичу. Самого его не было, но степенная секретарша удивительно домашнего вида достала из стола папочку и протянула ее мне:
– Павел Дмитриевич просил, чтобы вы все заполнили. Садитесь вот здесь.
Только я успел написать свой год рождения, как вихрем влетел Павел Дмитриевич. Седые его волосы стояли дыбом. Мелкие предметы кружились вокруг него. Он втянул меня в свой кабинет.
– Старик Хамберт нашел-таки мне мисс Каррадос. Ему это было нетрудно. Он сам принимает участие в опытах с ней. Финансирует фонд Каира. И у них решено пока не сообщать ни слова. Хамберт нисколько, оказывается, не был удивлен. Мисс Каррадос тоже знала о вашем существовании.
– А почему мы едем туда, а не они к нам?
– Потому что мисс Каррадос наотрез отказалась. У нее тяжело больна мать. Поэтому они пригласили нас. Вот уже билеты. – Павел Дмитриевич вытащил из кармана две длинненькие книжечки с красным флажком Аэрофлота. – Никто не мог бы добиться разрешения на нашу поездку за такой срок. Только старик Петелин. Каково, а? – Павел Дмитриевич нескромно засмеялся. – Всесоюзный рекорд! И знаете, Юра, почему люди идут мне навстречу? Не знаете? Я открою вам свой профессиональный секрет. Я требую настолько невозможные вещи, что люди просто поражаются. Поражаются и в состоянии транса делают. Вы представляете, что значит получить за три дня все разрешения, документы и даже визы в шервудском посольстве? А, то-то. Чиновник в посольстве настолько был изумлен, что раз пять переспросил меня, когда мы едем. «Да, – говорит он, – наши страны, конечно, сотрудничают, у нас много совместных научных программ, но чтобы оформить визы за трое суток – это неслыханно». – «Ладно, – сказал я ему, – так и быть. Я согласен не на трое суток, а на двое. И учтите, – говорю я ему, – что вы становитесь на пути научных контактов, и мистер Хамберт, и фонд Капра, и вся шервудская наука, не говоря уж о нашей, вам не простят, и вы никогда не будете избраны почетным академиком за заслуги в области быстрого оформления виз ученым». И знаете, Юра, за сколько негодяй оформил визы? За сутки. А сейчас не мешайте, у меня тысяча дел.
– Я вам не мешаю, Павел Дмитриевич, это вы учили меня, как жить вообще и добывать визы в шервудском посольстве в частности.
– Юрий Михайлович, – строго сказал Петелин, – в моем возрасте трудно переучиваться, а поэтому приходится всегда считать себя правым. Это удобнее, дорогой мой.
– Вы меня развращаете, Павел Дмитриевич, – совершенно серьезно сказал я, продолжая играть роль бесстрашного и наивного правдолюбца, – вы учите меня цинизму.
– Ах, Юра, Юра… Ваше счастье, что ваши друзья с Янтарной планеты выбрали почему-то именно вас. А то сколько есть молодых и не очень молодых людей, которые не спорят со старыми академиками, а соглашаются сразу, всегда и во всем.
– Я постараюсь, – сказал я и виновато повесил голову.
– То-то же. А сейчас выматывайтесь, мой юный друг, и не мешайте мне. На этот раз я не шучу.
– Жена, – сказал я Гале, как только она вошла в квартиру, – я должен покинуть тебя. Послезавтра я улетаю.
– Ну-ну. Хлеб купил или мне сходить?
– Я серьезно. Послезавтра я улетаю с академиком Петелиным в Шервуд.
Галя замерла на мгновение. Она наполовину сняла пальто, и оно висело у нее на одном плече. Обрадуется или обидится, почему не она?
– Ты шутишь?
– Нет. Честно.
Прыжком в длину с места Галя бросилась мне на шею. Пальто, развеваясь, полетело за ней вдогонку. Поцелуй с разгона был стремителен и точен. Она попала мне прямо в нос.
– Юрка, правда?
– А ты все говорила, что я тюфяк и не умею устраиваться. Кто завел блат на Янтарной планете? Юрий Михайлович Чернов. Всех обошел. Тихий-тихий, а как до дела – пожалуйста, вот он я.
– И ты прямо полетишь в Шервуд?
– А как ты хотела, – важно сказал я, – через Сокольники?
– Ой, Юраня, это же… это же…
– Конечно, это же.
– А что привезешь? Пончо, ярко-синее… Замшевый брючный костюм…
– Пончо, а может быть, и ранчо.
– Ты все смеешься.
– Это я от серьезности. Смех – это признание подлинной серьезности.
– Не болтай. Юрка… Как я за тебя рада, дурачок ты мой!..
Маленькая глупая Люша, подумал я, как я мог только подумать, что смогу жить без тебя.
– Люш, я понимаю, как тебе захочется завтра же начать так небрежно бросить между делом в институте: «Мой Юрка обещал привезти мне из Шервуда пончо. Знаете, девки, на Западе сейчас женщины просто помешаны на пончо. Практически не вылезают из него. Даже ночью». Так вот, к сожалению, тебе придется пока обождать с балладой о пончо.
– Почему?