Быть бардом непросто

— Баллада, — широко улыбается рыжий гном. — Мы тут с ребятами записали, как запомнили, да только боимся, не забыли ли чего. Все же великая вещь. Небось годами сочинял. Помнится, наш сказитель балладу о великой битве десять лет сочинял, а потом помер.

Стараюсь сесть прямо, напускаю на себя торжественный и умный вид. Желудок сыто переваривает подношение, плавает в океане блаженства.

— Восемь лет! — Вижу благоговение в глазах народа. — Восемь долгих лет я сочинял ее. Но спел только сейчас. И только вам.

— Спасибо. — Гномы кланяются мне едва ли не до земли.

Я сейчас лопну от гордости.

— Итак. Читайте. Ибо я не понимаю, что здесь написано.

— Э-э… мм, а можно сесть рядом?

Киваю, мягко улыбаюсь и сохраняю вид старца, познавшего все, что только хотел познать. Итак…

Идиоты!!!

Они вообще в курсе того, что такое рифма?!

Я три часа сижу с этими охламонами, переписывая балладу начисто. И если пел я ее полчаса, то пишем мы гораздо дольше. Прогулку с Таичи по городу снова приходится отложить. Но девушка не возражает, активно участвует в процессе и помогает рифмовать.

Да, кстати, ненавижу гномьи руны: гхыр поймешь, какая загогулина что означает.

ГЛАВА 20

Утро, солнце. Птичка орет над головой в клетке, раскачивая ее из стороны в сторону. Где это я?

Медленно сажусь и оглядываюсь. Провожу рукой по голове и с отвращением нащупываю ежик колючих волос.

— Ты проснулся?

Голос доносится из-за двери. Таичи?!

— Да.

— Отлично! Тогда выходи: будем завтракать.

Так, а где моя одежда? Ох и ни гхыра себе. Мало того что я не помню, как и где оказался, так еще и не знаю, как разделся и куда дел штаны. Мрак! Отец бы меня убил.

А, вот они. Теперь рубашка… рубашка. Рубашка!!!

Стою на кухне: полуголый и крайне злой. Таичи как раз разливает чай. Заметив меня, она поднимает голову и округляет глаза.

— Вау. Я предполагала, что без одежды ты будешь хорош, но чтобы настолько… Знаешь, пожалуй, я заберу назад свои слова насчет любовных отношений.

Мне не нравятся ни ее тон, ни эта улыбочка.

— Куда ты дела мою рубашку?!

— Фтор, не злись. Хотя нет, злись. Твои ушки так забавно при этом шевелятся. Можно потрогать?

— Таичи!

— Да ладно тебе. Я медсестра. Можно подумать, я никогда не видела мужское тело. И уж тем более тело мальчишки, пусть даже и такого хорошенького. Садись уже. Я постирала твою рубашку, она сушится за окном.

— Что? Постирала? Гр-р-р…

— Тебе чай с сахаром или без?

Сажусь за стол и угрюмо на нее смотрю. Вот ведь… раскомандовалась. И кто ее вообще просил? Моя рубашка. Хочу — стираю, хочу — не стираю.

— Это ты вчера меня раздела?

— Ага. Ты так напился в таверне, что я тебя сюда чуть ли не на себе притащила. Вы с гномами до позднего вечера отмечали рождение великой баллады о Торе.

— Спасибо.

— Не за что.

Хм, а готовит она неплохо. Я бы даже сказал — вкусно.

— Ну как?

— Ум, мням.

— Добавки? — спрашивает, умиленно следя за тем, как я поглощаю суп.

— Да.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Одиночество… хорошая вещь. И порой его так не хватает. В мирской суете постепенно словно теряешь что-то ценное и единственно важное внутри себя. Что-то, что нужно изучать, развивать, беречь и защищать. Светлые сказали бы — душу, а я думаю — зверя. Того, который затаился в глубине души и нервно дергает хвостом, когда кто-то вновь лезет в личное пространство, нарушая душевный покой и границы территории. Этот зверь у каждого свой. У кого-то это шакал, у кого-то это птица — и так далее. Светлые эльфы и вовсе похожи на единорогов, вышедших из леса и ошалевших от несовершенства окружающего мира. А мы… Давно известно, что в душе каждого темного эльфа живет хищник — вечно голодный, жадный до свободы и не доверяющий никому и никогда. Его нельзя приручить, подчинить, сломать. Единственно возможный способ — быть с ним на равных, подпустить на расстояние удара, открыться… и только тогда он будет выбирать: довериться или нет. Н-да.

Тишина бьет по ушам, обтекает с обеих сторон и «замыкается» на крыше здания. Сижу на самом краю, опираюсь спиной о камень и изучаю город, раскинувшийся под ногами, точнее, ту его часть, которую гномы когда-то выдолбили в горе в форме огромной перевернутой чаши. Чашу не сразу заметишь: она наполнена небольшими улочками, многоэтажными каменными зданиями и витыми колоннами, настолько хрупкими и тонкими, что становится непонятно — как именно они поддерживают каменный свод нависающей горы.

Здесь спокойно, тихо. Сонную тьму разрезает лишь редкий свет магофонарей, отражающийся в осколках кристаллов, усыпавших каменный свод. Ночью они играют роль маленьких звезд, освещающих улицы мертвенно синим светом. А днем солнечные лучи, пойманные в ловушку целой сети пронизывающих гору ходов, отражаются от них и, помноженные тысячекратно, изливаются теплым желтым потоком на спешащих по своим делам горожан. Красиво и странно, словно небо в огне. Но мне нравится. Я даже планирую задержаться здесь подольше…

Ну а сейчас вокруг царит прохладная ночь. А еще здесь довольно темно. И холодно.