Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

На днях наткнулась на передачу К. Набутова о манси. Один день из жизни шамана и обитателей стойбища. В основном видеоряд: рука, наливающая в стакан водку, и рука шамана, алчно берущая стакан и отправляющая зелье в рот. Рассказ о том, как устроена жизнь в стойбище, кончается тем, что мужчин трое, а женщина одна, поэтому — полигамия и инцест. В общем, такое ощущение, что автору абсолютно до фонаря проблемы этого пьяного шамана — был бы рейтинг. Как вы считаете, нужно ли так рассказывать о малых народах?

Конечно, рассказ о малых народах в подобном ключе — московское свинство, закамуфлированное под гражданский гнев. Хотя я сужу лишь по вашей интерпретации этого сюжета, сам я его не смотрел. На мой взгляд, малые народы обречены, потому что цивилизация никогда не позволит им вернуться к традиционному образу жизни, а вне этого образа жизни они вымрут или ассимилируются. Резервация же (в хорошем значении слова, в смысле — «резерв», а не «гетто»), на мой взгляд, это превращение этничности в театр. Я не знаю технологий сохранения культурных кодов малых народов, я же не социолог. Может, они и есть. Но вряд ли в России они когда-либо будут применены вовремя.

Я вижу только один способ сохранения — сохранение в искусстве. Это может быть сбережение артефактов малых культур в музеях. Может быть развитие традиций в творчестве современных художников, таких, например, как Геннадий Райшев или Минсалим Тимергазеев. А может быть отражение этих культур в современных актуальных произведениях искусства — в романах, фильмах, компьютерных играх, театральных действах, моде. Это мне нравится больше всего. Такой синтез называется этнофутуризмом. Но для него нужен очень развитый вкус. Иначе всё превратится либо в истеричный пафос, либо в скукоту, как хороводы ряженых на «Голубых огоньках» советского времени, либо в «подвёрстку» под европейские шаблоны.

В общем, национальные культурные коды не сохраняются у нас в «живом бытовании», потому что мы сами себе не интересны и себя не уважаем. А Куросава и Памук появляются только там, где не привыкли плевать себе на ботинки.

Простое решение сложного вопроса своими результатами лишь усугубляет проблему

11.07.2007. Ирина

Только что прочла вашу книгу «Блуда и МУДО». Аннотация определяет её как жёсткий роман о современном человеке, и я боялась найти очередной приговор на трёх сотнях страниц. Но оказалось совсем не так! Книга написана с любовью к людям. Судить людей легко, а любить трудно. И в этом главное достоинство Моржова. Он, конечно, неоднозначен, но не использует людей. Он видит в них светлые стороны, индивидуальность. А теперь я хотела бы задать вопрос. Какое будущее, по вашему ощущению, нас ждёт? Нас — таких, какими мы описаны в «Блуде», где «упыри» — это ещё «очень хорошие дети». В будущем у нас катастрофа?

Моё представление о катастрофе — это весь мир как город Ковязин. Мир, которому не нужна культура, как городу Ковязину не нужен стиль провинциального классицизма, хоть он там и присутствует. Моржов не зря говорит, что любит Ковязин как олицетворённое будущее. Это сарказм. Мой личный. Может, никто его и не уловил. Я где-то читал, что в отдалённой перспективе все искусства окажутся нужны лишь для создания компьютерных игр. И живопись, и литература, и музыка, и кино… Вот это и есть катастрофа. И провинция к ней гораздо ближе, чем столица.