Бытие как возникновение новизны посредством создания идей

Здесь, несмотря на то, что мышление самого бытия, по утверждению Хайдеггера, не связано с какой-либо мистикой, трудно отделаться от мысли, что это, изложенное автором мышление каким-то образом не причастно к мистике. Потому что, как во всякой мистике много непонятного, так и много непонятного в приведенном описании «существенного мышления». Непонятно следующее. Во-первых, если такое мышление так просто, то почему так трудно в него погрузиться? (И много ли людей, кроме Хайдеггера, смогли это сделать?). Во-вторых, что означают «пробуждение … и … бодрствование по отношению к этому «есть» какого-либо сущего», в чем заключается «бдение над его просветом», и что происходит во время этих процессов? В-третьих, непонятно, каким образом и в каком виде появляется сущее, почему его появление одновременно с «вторжением бытия» и чем обусловлена эта одновременность? (Данный вопрос во всех подробностях разъяснен нами в данном тексте: а вкратце – потому что с возникновением идеи в нашем уме начинается процесс раскрытия ее смысла и формирования вида и сущности нового

искомого сущего). В-четвертых, если человек «перестает обращаться к сущему, но мыслит само бытие», то, что же все-таки является предметом его мышления. Ведь испокон веков человеческое мышление приспособлено к оперированию только объектами, вернее, представлениями и понятиями этих объектов. И ни чем иным оно манипулировать не может. Даже если эти объекты абстрактные, все равно, чтобы наше мышление могло ими оперировать, они переводятся («разлагаются») нами в какие-то образные представления. Если мы оперируем (мыслим), положим, понятием «справедливость», то мы апеллируем к какой-то правде, к какому-то установленному государством закону или функционирующему в обществе моральному принципу, к какому-то равенству, к какой-то защите и т. д. И последнее, если ««Есть

» какого-либо сущего, … есть само бытие» и если человек, перестав «обращаться к сущему», «мыслит само бытие», то не совсем понятно, к какому объекту относится бытие? И таких вопросов к Хайдеггеру можно предъявить множество.

У меня же лично возникает подозрение, что (в данном случае) «существенное мышление» – по Хайдеггеру, в виде пробуждения и бодрствования «по отношению к этому «есть» какого-либо сущего», – есть не что иное, как то, что мы назвали

допонятийной фазой, когда в нашем уме происходит осмысление того «сгустка» смысла, который предшествует процессу раскрытия этого смысла внове явленной идеи и поиску того, – пока еще отсутствующего – нового сущего, которого недостает для полной ее комплектации. Все дело заключается в том, что, скорее всего, стиль нашего мышления определяет стиль выражения наших мыслей. Если мысли (идеи) приходят в наше сознание в виде ошеломляющих нашу душу (психику) озарений, то в выражении их будут присутствовать такие слова и словосочетания как: внезапно, удивление, удовольствие (Платон). Но если мысли приходят тихо и как бы незаметно, – по выражению Хайдеггера и Ницше, на «голубиных лапках»,³³

– то и характеристика их будет сопровождаться такими «ленивыми» словами как: пробуждение, бодрствование, бдение и т. д. Но все же, явление новизны обнаруживается Хайдеггером посредством таких слов как: обнаружение (как характеристика открытия), вторжение, прыжок и т. д.; в то время как Декарт, положим, прямо и непосредственно характеризует такие моменты как

«…озарение (illustration) ума, благодаря которому он видит в божественном свете вещи, кои Бог пожелал ему открыть путем непосредственного воздействия этого божественного света на наше разумение, рассматриваемое в данном случае не как нечто действующее, но лишь как восприемник божественных излучений».³⁴