Керенский, оставленный армией, заручился поддержкой генерала П. Н. Краснова и казаков 3-го кавалерийского корпуса, которым тот командовал, и убедил их двинуться на Петроград. 30 октября корпус Краснова столкнулся с превосходящими силами красногвардейцев, матросов и солдат на Пулковских высотах. Казаки отступили к Гатчине, где помещался штаб Керенского, а через два дня предали его в обмен на обещание свободного прохода на юг России. За полчаса до готовящегося ареста Керенский, переодетый матросом, сумел бежать. Из России он перебрался в Париж, а в 1940 году переехал в США.
Вечером 14 ноября большая семья Шереметевых собралась в Наугольном доме отпраздновать семьдесят первый день рождения графа Сергея. Павел приехал с новостью об отмене чинов и сословий, они обсуждали выборы в Учредительное собрание, назначенные в Москве на 19–21 ноября. Настроение в городе было паническое, ходили самые противоречивые слухи: одни говорили, что объявлен мир с Германией, другие – что в Москве готовится Варфоломеевская ночь, когда всех «буржуев» сгонят в одно место и перебьют. На выборах с большим отрывом победили эсеры, набрав более 40 % голосов, большевики получили 24 %. Либералы и несоциалистические партии, главным образом кадеты, набрали всего 7,5 %.
Как только стали известны неудачные для большевиков результаты выборов, Совнарком отложил созыв Учредительного собрания. Кадетская партия была объявлена вне закона, редакции ее газет разгромлены, лидеры партии объявлены «врагами народа» и арестованы; двое из них, А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин, были убиты приставленной к ним большевистской охраной. Репрессии против кадетов оправдывались как часть генерального плана истории. «Нет ничего безнравственного в том, что пролетариат уничтожает класс, переживающий крушение», – утверждал Троцкий. Для Ленина Учредительное собрание было реликтом прошлого. «Республика Советов является более высокой формой демократизма, чем обычная буржуазная республика с Учредительным собранием», – писал он в «Правде» в декабре. Собрание все же было открыто 5 января 1918 года в Таврическом дворце – и тут же распущено. «Правда» писала, что это было сборище «прислужников банкиров, капиталистов и помещиков… холопов Американского доллара… врагов народа».
Большевики во всем видели угрозу своей власти. Дзержинский, сын обедневшего польского аристократа, призвал Совнарком создать специальную организацию для борьбы с контрреволюцией. «Не думайте, что я ищу форм революционной юстиции, – говорил он. – Юстиция сейчас нам не нужна… Я предлагаю, я требую организации революционной расправы над деятелями контрреволюции». 7 декабря Совнарком назначил Дзержинского председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК).
Даже когда рушился весь привычный мир, лишь немногие дворяне пытались уехать из страны: они не могли вообразить, что большевики продержатся у власти более нескольких недель. Уезжавшие продавали все, что имели, ради ставших дефицитными железнодорожных билетов, чтобы отправиться на юг, в Сибирь или на другие окраины империи, в надежде переждать, пока все успокоится, и вернуться.
Многие Голицыны той осенью покинули Москву. В ноябре Софья и дочь «мэра» Соня Львова с детьми уехали на Северный Кавказ, вскоре за ними последовала ее сестра Татьяна Лопухина с семьей. Затем уехало семейство Александра Голицына.
Поговорив с людьми, вернувшимися из Сибири, Александр решил, что его семье следует ехать в Тюмень; он был убежден, что большевизм не найдет поддержки у сильных и независимых сибиряков. Александр, его жена Любовь и пятеро детей выехали из Москвы 3 декабря в спальном вагоне Северной железной дороги. Поезд не значился в расписании и должен был отойти в 8 вечера, но они погрузились на три часа раньше из опасения быть опознанными. С ними были мать Анны Голицыной, брат Анны Николай Лопухин и его жена Софья (урожденная Осоргина) с тремя дочерьми, Георгий Львов, бывший председатель правительства, и его компаньонка Евгения Писарева. С собой они взяли все, что могли унести; ванну и кувшины, два самовара, коробку книг и альбомы с фотографиями, швейную машинку, молочный бидон, медную ступку, какую-то одежду и детскую кроватку. «Мэр» и Софья пришли проводить их на станцию. Марина Голицына заметила, что, когда поезд тронулся, слезы текли по лицу бабушки Софьи. Никто не мог себе представить, какие муки ждут их в пути и что они никогда больше не соберутся в таком составе.