Бывшие люди

Товарный вагон стал домом для многих русских, которых Гражданская война застигла в Сибири. Ко времени выезда из Красноярска в конце 1919 года Голицыны и Лопухины жили в таких вагонах многие месяцы. Они предпочитали товарные вагоны немногим оставшимся пассажирским, которые кишели тифозными вшами. В вагон помещалось до шестидесяти человек, с багажом – тридцать. В этих ужасных обстоятельствах обитатели создавали вполне дружеский мирок с особым порядком и духом. С помощью ковров и шалей они устраивали маленькие уютные «гнездышки» на скамьях и нарах по бокам вагона. Беженцы, располагавшие бóльшим пространством, устраивали настоящие гостиные с мягкой мебелью, устилая стены и полы коврами, и с керосиновыми лампами вместо абажуров.

В вагонах было тесно, люди приучались держать руки прижатыми к телу и делать мелкие движения, чтобы не вторгаться в чужое личное пространство. Служанка Голицыных Лиза соорудила из простыней занавески, чтобы без помех переодеваться и мыться в маленькой ванне. Поскольку в вагонах не топили, посредине ставили маленькую «буржуйку», труба которой выводилась через потолок или окно. Близ печи было нестерпимо жарко, а по углам и на верхних полках, где спали дети, царил ледяной холод. Самые холодные места были рядом с заиндевевшими окнами. Стены утепляли меховыми шубами, но дети просыпались по утрам под заиндевевшими шерстяными одеялами. Кто-то постоянно дежурил у печи, и, если печка гасла, гнев всего вагона обрушивался на нерадивого дежурного. Все важное происходило у печи, здесь готовили еду и мыли посуду, стирали одежду и мылись (насколько это было возможно), кололи дрова и дробили уголь. В воздухе постоянно висел дым, и лица пассажиров были черны от копоти.

На станциях двери запирали, чтобы в вагон не залезали новые пассажиры. Иногда двери отворяли, чтобы выменять еды. Рацион ограничивался сухарями с чаем и молоком, если его удавалось добыть у окрестных крестьян. Яйца, вареное мясо и картошка были роскошью. Однажды Любовь выменяла на одежду у деревенских дюжину уток и мороженую клюкву, которая показалась всем особенно вкусной. Лопухиным удалось раздобыть целую тушу теленка, которую поместили на крышу вагона, с успехом заменявшую холодильник. На остановках кто-нибудь забирался на крышу и отрубал несколько кусков мяса, чтобы сварить их. Зима была так холодна, что поезд при долгих остановках примерзал к рельсам, и требовалось немало времени, чтобы снова стронуть его с места. Из своего вагона Голицыны нередко наблюдали двигавшиеся сквозь снега сани с беженцами, у которых видны были только обмороженные до черноты лица.

На остановках отправлялись на поиски дров, нередко разбирая ближние заборы. Если дрова подходили к концу, начиналась паника, и тогда на дрова кололи нары, устроенные вдоль стен. Время от времени кончалось топливо у паровоза, и тогда всем приходилось выходить из вагонов и брести в ближайший лес за дровами. Если ничего не находилось, поезд стоял неподвижно, пока не подходил следующий и не толкал его до ближайшей станции или пока его не захватывали противник или банды партизан.

Любовь вспоминала месяцы, проведенные в товарных поездах, как на редкость приятное время. «Кругом царил особый дух любви, – писала она, – и несколько отвлекал от действительности, как если бы она происходила в другой жизни». Хотя довольствоваться приходилось немногим, все были рады поделиться с другими, пожертвовать даже незнакомцу. «Иногда по вечерам, когда солнце садилось, находило восторженно поэтическое настроение. …Это было время всеобщей взаимной любви и предупредительности». Вскоре после выезда из Красноярска они остановились рядом с поездом, в котором ехали волонтеры «Юношеской христианской ассоциации» (в годы мировой войны помогавшей в уходе за ранеными, оказывавшей помощь беженцам и военнопленным. – Д. С.). Среди них был молодой американец, который подарил им небольшую рождественскую елочку, украшенную шоколадными палочками и сигаретами, и несколько банок мясных консервов, которые позволили Голицыным устроить настоящий рождественский пир.

Колчак бежал из Омска 14 ноября, за несколько часов до вступления в него Красной армии, прихватив с собой остатки золотого запаса Российской империи (более 400 миллионов рублей золотом в слитках и звонкой монете), захваченного за год перед тем в Казани правительством Комуча. Тридцать шесть тяжело груженных вагонов еле-еле тащились. Колчак рассчитывал соединиться с остальными министрами, которые ранее выехали в Иркутск. Однако чехословаки и восставшие железнодорожные рабочие постоянно останавливали поезд и загоняли его на запасные пути. С тыла наседали красные, иногда захватывая составы, покинувшие Омск одновременно с Колчаком. За месяц поезд Колчака так и не добрался до Иркутска, где его ждали остальные члены правительства.