Бывшие люди

Унижение «бывших людей» стало постоянной государственной политикой. Хотя враги были разбиты, партийные вожди рассматривали «бывших» как угрозу устойчивости своей власти, и в течение десятилетия их подозрительность нарастала. Чувство уязвимости подпитывалось необходимостью опираться на «буржуазных специалистов». Приблизительно 20 % советской бюрократии и технических экспертов принадлежали к старой элите; 35 % руководителей Народного комиссариата земледелия составляли бывшие дворяне, множество дворян служили в наркомате на низших должностях. Даже в 1938 году «бывших людей» еще некем было заменить. Михаил Шрейдер, заместитель наркома НКВД Казахстана, провел решительную кампанию высылки «социально враждебных элементов» из Алма-Аты, но был вынужден исключить многих «бывших людей» из списков, поскольку город не смог бы обойтись без опытных врачей, инженеров и учителей.

Зависимость от «классовых врагов» не только порождала чувство опасности у носителей власти, но развеивала некоторые иллюзии у рабочих, во имя которых совершалась революция. Периодические кампании против «бывших людей», жестокая их критика и призывы «сорвать маски» с врагов помогали в нужный момент ослабить социальное напряжение. Поощряя доносы на «бывших людей», за которыми следовали расстрелы и освобождение жилой площади, государство обеспечивало вертикальную социальную мобильность, не улучшая стандарты жизни по существу. Ненависть малообразованных классов к представителям старой элиты была, однако, реальным, а не искусственным явлением. «Выдвиженцы» из низов, болезненно переживавшие недостатки своего образования, подготовки и квалификации, работая бок о бок с «бывшими людьми», с восторгом наблюдали их падение.

На протяжении 1920-х годов российские рабочие вынуждены были стать еще более сознательными и увеличить производительность труда при сохранении и даже уменьшении размера зарплаты. Они утратили значительную часть возможности распоряжаться своим трудом. В то же время новые хозяева наделяли себя привилегиями, напоминая старую элиту. Начались стачки, демонстрации безработных, антикоммунистические митинги и даже покушения на представителей власти. Агент ОГПУ, секретно следивший за собранием безработных металлистов в конце 1926 года, записал слова одного из ораторов: «Сейчас есть два класса: рабочие и коммунисты, которые пришли на смену дворянам и князьям».

Класс перестал быть гибким элементом социальной конструкции, зависящим от особых экономических и политических отношений, и все более понимался в квазибиологических терминах. Он стал почти расовой категорией, знаком происхождения, с которым человек рождался и который не в силах был изменить. Гораздо большее значение имело не то, какой образ жизни ведет человек (то есть «социальное положение»), но статус его семьи до 1917 года (то есть «социальное происхождение»). Пятно на происхождении не могло быть смыто. Правда, такое биологическое понятие класса не было особенностью советского мышления, оно разделялось (и до сих пор разделяется) некоторыми дворянами. Владимир Владимирович Трубецкой во время поездки в Париж в 1960-е годы представился графу Мусину-Пушкину как «бывший князь из Москвы». – «Ну что вы, – возразил Мусин-Пушкин, – разве можно сказать – бывший пудель?»

16. «Дело фокстротистов»

НЭП был противоречивым временем. В культурной и художественной жизни наступила относительная свобода, шли острые дискуссии внутри самой коммунистической партии, появились частная собственность и рыночная экономика. Однако ЧК сохраняла бдительность, идеологический контроль над обществом усилился, как и руководство промышленностью и экономикой в целом. Борьба против «бывших людей» продолжилась, но не в режиме фронтального наступления, а в форме «конфликта малой интенсивности». Новая стадия войны разворачивалась на множестве фронтов. Появились новые законодательные ограничения. В начале 1920-х были приняты законы, направленные против «социально опасных элементов» (СОЭ). Уголовный кодекс РСФСР 1922 года вводил понятие СОЭ в 7-й статье, которая устанавливала, что «опасность лица обнаруживается совершением действий, вредных для общества, или деятельностью, свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку». «Бывшие люди» и прочие СОЭ чаще осуждались судами и получали более суровые приговоры.

Политическая полиция продолжала выслеживать и арестовывать, прибегая ко все более сложным схемам, дабы заманить врагов в западню. В 1922 году Кирилла и его семью, жившую тогда в Петрограде, познакомили с Михаилом Бурхановским, предположительно приемным сыном царского генерала и его недавно скончавшейся жены. Бурхановский часто заходил к Голицыным и постепенно завоевал их доверие. Под большим секретом он сообщил, что является членом обширной подпольной монархической организации, имеющей связи с высокопоставленными советскими чиновниками. В один прекрасный день Бурхановский явился с пачкой монархистских прокламаций и попросил Кирилла подержать их у себя до его возвращения.