Бывший Булка и его дочь

А чем ещё могла она помочь своему батянечке? Только тем, что вот старается быть примерной ученицей. Это родителей радует… Господи! Если она станет взрослой, будет у неё ребёнок, неужели она тоже начнёт обращать внимание на отметки, записки учителей… Неужели она позабудет, что это… что это такая…

Но сейчас она не имела права так думать!

…Изменилась школа. И дом изменился. Только в другую сторону. За неделю стало заметно неприбранней. Полом у них всегда занимался батянька, пылью — мама. Но батяньки нет… нету!.. А у мамы до пыли всё руки не доходят. Да и какое это имеет значение! Только что сиротливее от неприбранности этой, сиротливее как-то на душе.

Заложив руки за спину, стоит Лида посреди большой комнаты. На полу соринки, неподвижно вьётся по ёлочкам паркета белая нитка — кто её сюда притащил?..

На диване батянькина рубаха, лежит, разбросав рукава, — спит. Из-под дивана высовывает нос его тапочек. В общем, как он в больницу собирался, так и осталось.

На столике чашка, просыпаны крупинки сахара — мама пила кофе и читала. Когда? Вроде дня два назад.

Надо прибраться… И в то же время страшно трогать, нарушать невидимую паутину, натянутую между вещами. Вдруг ещё сама туда попадёшь… Вот как оно без батяньки-то!

Да, вот как оно. Пустынно. И всё вкривь да вкось.

А главное, мама! Молчит. Если разговаривает, то слишком чётко. Как бы специально забор устанавливает. С работы всегда позже. Потом книжку возьмёт… И квартира как бы пустая. А телевизор одной смотреть тупо.

Батянечка. Им вся квартира наполнялась. Мама его называла в шутку «Пинетий на двенадцати заставах». Оказывается, в одном городе был такой святой, который делал чудо: являлся сразу у двенадцати ворот.

Так и батянька… А теперь все заставы опустели.

«Николай, ну ты сегодня, милый друг, что-то очень шумный». Вот тебе и шумный!

А ещё Лиде казалось: мама плохо о нём заботится. Ну, раньше — такой здоровила, о нём и заботиться вроде не надо. А у мамы наоборот: то мигрень, то насморк. «Ну ты же понимаешь: чем тоньше организм, тем сложнее ему сохранять стабильность». Батянька смеялся: «Лидка у нас, значит, мичуринская: стабильность в меня, а красота в мамочку». Правду сказать, Лида действительно почти не болеет.

Однако стоп. Не о том речь… Ну был батянька здоров — ладно. А теперь-то?..

Ничего подобного!

Она как будто в какую-то норку забилась: «Ах, у меня столько работы, ах, я сегодня опять не обедала… и холодильник у нас пустой, и голова у меня кругом…»

Ну ладно. Пусть себе не обедала. Но про батяньку-то? Что ж ты! Как же… вообще… я просто не знаю!

Так она роптала, мрачнела. Но вслух говорить — попробуй-ка. Яйца курицу не учат. И не только, между прочим, из уважения. Главное, потому, что не умеют.

В лучшем случае что? Нагрубить могут в знак протеста (кстати, этим они обычно и пользуются). Но здесь крик и грубость будут совершенно «не в ту степь». Здесь надо объяснить, доказать, как теорему… Но кому? Матери! Что? «Ты, мама, не права, а я права!» Попробуй докажи…

* * *

Она пошла в свою комнату, села к столу, думая, что сейчас примется за уроки. Но не принималась, просто сидела сколько-то времени, глядя в окно, даже портфель не расстегнула.

Приём у батяньки с пяти, сейчас три двадцать; ехать туда минут сорок. Что ей делать — непонятно.

Она всё-таки открыла портфель, достала дневник. За час вполне можно сделать две математики. Последние недели перед концом четверти время опасное… Каждая отметка непоправима. А учителя… Зазвонил телефон.

— Лида? Это мама.

— Мам! — и ждала, улыбаясь в трубку. Не тут-то было!

— Я, дочка… Я думаю, ты съезди-ка сегодня одна.

Посмотрись Лида сейчас в зеркало — вот удивилась бы: давно не было у неё такой раздосадованной, потерянной физиономии.

— Дело, видишь ли, в том… по-моему, у меня гриппозное состояние. — Помолчала, не скажет ли что Лида. — А получить ему ещё грипп… ты понимаешь меня?

Хотя бы покашляла для светомаскировки.

— Что же ты молчишь?

— Понимаю.

— Ты не права, Лида! — Голос у неё вдруг стал до того тоскливый. — Попроси, пожалуйста, отца написать мне записочку…

Лида положила трубку, что было, конечно, делом неслыханным. И сразу пожалела об этом… Чего голос у неё такой был?.. Минуту сидела над телефоном, ожидая, что мама сейчас устроит ей хорошую вклейку… Может, в каких-то домах и принято грубить родителям, называть их просто по именам и так далее, но только не у Филипповых. И только не по отношению к маме!

Телефон, однако, промолчал. Лучше бы уж отругала, чем ничего. Опустив голову, Лида отправилась к своим математикам. Тут он и зазвонил — раз, два, три. Лида стояла у двери в свою комнату и смотрела, как он надрывается. Ведь только что ждала этого звонка, а теперь… А кому охота выслушивать всякие несправедливые слова? И обиднее всего, что «по внешнему виду» они будут вполне справедливы. Как яблоки из кабинета биологии: вроде бы ароматные плоды солнечного юга, а попробуй откусить — и крокодил подавится. Муляж!