Бывший горожанин в деревне. Курс выживания

Собираются трапезничать на маленьких столиках; невольно, чтобы разбавить компанию, попадаешь между какой-нибудь необъятной матроной и ее мужем, и еще одна матрона почтенного возраста садится непременно напротив. Мужчина, с которым вроде бы и можно поговорить, — ни штатский, ни военный, русский, местный, но все же одет в камуфлированные брюки и подстать им такую же куртку, так что для полного «контрактника образца 2000 года» ему не хватает недельной небритости, уставного нижнего белья, ботинок-берцев и головного убора с кокардой. И это свое одеяние он придумал, несмотря на праздник. Так здесь одеваются весьма многие мужчины, разнящиеся меж собой разве что телосложением, «стеклянными» глазами да выражением лиц.

И вот женщины начинают рассказывать местные сплетни да небылицы, немало сдабривая речь специфическими словами, вроде «онодась», «пошто», «той-то год» или, скажем, «уповод». Мужчина изредка поддакивает им, но сидит смирно. Говорят, говорят между собой, посмеиваются над кем-то, иногда посматривают на меня, а я, не сделавший вроде бы ничего худого, окромя того, что занесся в этот богом забытый край, краснею и молча уписываю шашлык.

Изредка вмешиваюсь я в сей своеобразный разговор, дождавшись в нем паузы, как не сделал бы ни один местный (не принято ждать). Мне отвечают учтиво, но без особой охоты, и опять начинают говорить меж собой, не потому, что мною пренебрегли, а, скорее, потому, что опять обо мне забыли, как о человеке не их круга.

Бывает и иное. Нередко мужчина или его спутницы оказываются дальними родственницами моих жены и тещи. Что же тогда? Обязательные натужные разговоры вроде как с маленьким ребенком от неопределенного лица: «Ой, как мы выросли…», «косая сажень в плечах», «щеки — кровь с молоком» — переходят непосредственно в вечный «албанский» вопрос, будоражащий все деревенское население: «Ну, надо же, как вы сюда приехали? Я бы никогда не стала (не стал) менять город на деревню», «и надолго ли?», «когда назад собираетесь?»

А то, бывает, на следующей же нежданной встрече, если у меня не прошла еще охота лезть в столь колоритный народец, опять спрашивают об одном и том же, непременно прибавляя: «мне что-то лицо ваше знакомо, я вас где-то видела».

Все это замаскированное «гостеприимство» деревенских особенно выделяется у женщин, которые не только не могут сподобиться «услышать» неоднократные (за годы) ответы на поставленные вопросы, причем из первых уст, а, скорее, и не хотят их слышать, имея собственное устоявшееся мнение касаемо данной темы. Зачем задаются эти вопросы? Для поддержания разговора? Не ведаю. Вероятно, для того, чтобы добыть некую информацию, сделать из нее объект собственных комментариев, бывает, и критики, которую назавтра (или даже сегодня после обеда) можно запустить в общество таких же обывателей, которые друг друга называют «народ», а скудное общение, за неимением другого — «быть с народом».

Внимание, важно!

Для местных, с их необыкновенным старанием узнать о тебе побольше, важна не столько сама информация, которую, кстати, со временем я научился скрывать, ибо идет она не во благо, а, скорее, то, что именно она (он) первая узнала нечто, что неведомо пока другим. Вот такой соревновательный процесс, прикрытый благими намерениями псевдоучастия, имеет место быть широко распространенным.

Подумав о причинах трудностей общения за столом с малознакомыми деревенскими, пришел я к тому выводу, что есть некоторая стеснительность в общении местных с неместными, свойственная и мужескому и женскому полу в равной степени. По крайней мере, мое предположение следует из того, что с совершенно незнакомым (каким я был еще год назад) и малознакомым общаются почти одинаково. Тому есть пример: