Чай из трилистника

Как правило, это были рассуждения о житиях святых или цветах и фруктах. Гент, как утверждалось, родина оранжереи: мог ли райский плод грехопадения быть апельсином? Страстоцвет, найденный иезуитами в XVI веке в Америке, получил свое имя за сходство с орудиями Страстей Господних. Лист — это копье, усики — бичи, завязь — столб бичевания, венчик — терновый венец, тычинки — молотки, три шипа — гвозди. Не является ли страстоцвет живым доказательством того, что Господь предопределил завоевание Америки христианами?

Время шло, и я привык к такому распорядку; но мне было трудно примириться с тем, что в коллеже св. Варвары считалось общественной жизнью. Дружба между мальчиками не поощрялась. Время от времени нас отпускали на выходные, и я проводил их с дядей Морисом, но он все чаще уезжал по делам за границу. Тогда было решено, что за мной будет присматривать его брат, мой дядя Франк, которого я в ту пору едва знал. Франк оказался родственной душой. Как и я, он был заядлый филателист, и охотно потакал моей слабости к маркам Бельгийского Конго. Была у него, однако, одна странность.

Насколько я понял, несколько лет назад он стал жертвой безответной любви. Осознав безнадежность своей страсти, Франк приобрел попугая и научил его выговаривать имя своей любимой: Димпна. Попугая он тоже звал Димпна. Когда я приходил к нему на Рю дю Канар, он разговаривал с попугаем, как с человеком, а тот на все его слова отвечал: "Димпна, Димпна"; Франк божился, что его питомица, чуть заметно меняя высоту и интонацию своего однословного лексикона, может передать широкую гамму эмоциональных и интеллектуальных откликов. Я не верил ему, но через какое-то время мой слух приспособился к модуляциям ее речи. С тех пор мы наслаждались трехсторонними дружескими беседами.

Как-то в очередной раз, придя к дяде, я заметил, что Димпна выглядит довольно вялой. Ее обычно возбужденные интонации перешли в монотонные. Франк был подавлен. Через несколько минут он подошел к письменному столу, достал маленькую коробочку для пилюль и протянул ее мне. Здесь особый чай, сказал он, который я всячески рекомендую. Но принимай его лишь в случае крайней необходимости. И не беспокойся, ты сам поймешь, когда придет время.

Вскоре после этого я оставил их вдвоем в непривычной тишине. Димпна даже не крикнула ничего на прощание. Больше я никогда не видел ни ее, ни дядю Франка.

39. ПОПУГАИЧЬЯ ЗЕЛЕНЬ

Прошла неделя, другая, третья. Ректор коллежа сообщил мне, что дядя Франк изолирован от общества. Через месяц меня навестил дядя Морис. Ради этого визита ректор прервал работу, так что я понял, что дело серьезно. Морис рассказал мне вкратце следующее.

Вскоре после того, как я в последний раз побывал у дяди Франка, Димпна умерла. Франк был безутешен. Неделю он молчал, а заговорив, попросил у соседа конопляных зерен. Тогда же сосед отметил странные интонации в его речи, и лишь потом осознал, что это было неплохое подражание попугаю. С тех пор, по всей видимости, Франк считал себя попугаем. Он стал носить цветастые жилеты. Часто повторял сказанное. Во время редких вылазок во внешний мир он вышагивал птичьей походкой и пронзительно кричал на прохожих. Такое поведение, пусть и неуместное, было безобидным; кроме того, вид он всегда имел опрятный.

Примерно с неделю его видели восседающим на перилах лестничной площадки перед своей квартирой, а однажды обнаружили распростертым на дне лестничного колодца. Он почти не пострадал, но дядя Морис, за которым тут же послали, решил, что с этой растущей страстью к полетам лучше справятся профессионалы, уполномоченные забрать его в Гельский maison de sante[26]. Ночью по дороге туда он сбежал, а наутро его нашли на дереве. Уговорить его слезть оказалось очень сложно, пока одному из санитаров не пришло в голову поставить под деревом огромную птичью клетку. Увидев ее, он мирно спустился, был пойман и доставлен в Гел, где, по словам моего опекуна, выглядел совершенно довольным.

В тот день я выпил чай, который дал мне дядя Франк. В три часа нам обычно подавали жиденький кофе, кое-как помогавший продержаться до ужина; я высыпал содержимое коробочки в чашку, выпил и стал ждать, что будет. Какоето время ничего не происходило. Мы вернулись в класс. Было 18 октября, праздник св. Луки, покровителя художников и гентских кружевниц, и отец Алоизий, наш классный руководитель, построил урок на первой главе Евангелия от Луки, которая начинается так:

"Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях,

Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова…"