Чай Весна. Часть 2

Вот кому нужно звонить в первую очередь! Он не помнил телефон жены – та зачем-то все время меняла номера – и уж тем более коллег, партнеров, всяких знакомых, друзей и подруг, полагаясь на записную книжку, доверяя памяти смартфона, чтобы не засорять свою. «Но должно быть исключение – и оно есть! – победно воскликнул Ракитский. – Оно нашлось!» Возле той же самой елки, где делали фото, он сам клал подарок для дочки: новый телефон. Он выучивал вместе с ней номер – по цифрам. Так и запомнил.

Ракитский помчался к красному аппарату и резко дернул трубку, едва не разорвав провод.

«Восемь, – шептал он. – Девятьсот…»

– Алло! – нетерпеливо и слегка раздраженно послышалось из трубки.

– Алло, – машинально повторил Ракитский. Это был совсем не голос ребенка. Говорила вполне взрослая девушка, может быть, старшеклассница, но никак не та его дочка, что с умилением распаковывала возле елки свой первый в жизни «серьезный» подарок. – Простите, – растерялся Ракитский. – Видимо, я ошибся номером.

– Пап, не начинай, – капризно ответила трубка. – Ничего ты не ошибся, что тебе нужно?

– Это ты… Но почему?.. – он замолчал, подбирая слова.

– Что почему? – в голосе вновь почувствовалось раздражение. – Па, или ты говоришь, чего хотел, или… я занята, как бы.

В трубке послышались чьи-то голоса, вдалеке звучала музыка, и еще было что-то… похожее на шум моря, плеск волн… Ракитский вновь вообразил себя на берегу, и странный человек в очках и панаме, всплыв в памяти, подмигнул ему.

– Я умер, – обреченно произнес Ракитский.

– Понятно, – вздохнул голос в трубке. – Разговор, значит, долгий? Па, а давай потом. Я просто…

– Доча! – отчаянно крикнул он. – Ты не понимаешь… Я в таком месте, отсюда… ну, не позвонишь больше. Я вообще не понимаю, где я. Я не понимаю ничего!

– Ну, вот и разберешься пока! – выпалила дочь. – Потом и поговорим. Последние теплые денечки, дай ты отдохнуть. Тем более, ты ж все равно умер, чего ты теперь… Не нуди.

– Ты… – начал Ракитский, собираясь с мыслями. – Ты понимаешь, что у меня ничего более важного, чем ты… всю жизнь… Как ты можешь?

– Да? – издевательски спросил голос. – А почему меня не было там, в доме?

– В каком доме? – оторопел Ракитский.

– Ну там, где монеты твои, договора – что, забыл, что ли?

Ракитский вспомнил горящий дом, в котором нашел жену, как пытался вывести… Монеты, конечно, там были… Но ведь монеты…

– Монеты – это наша жизнь, понимаешь? – крикнул он в трубку. – И договора. Они обеспечивали наше существование, благодаря только им… Как ты не понимаешь?

– Твое существование, – перебила дочь, – это твое богатство. Все твои ценности! Все, что тебе дорого. Ты что, не понял этого тогда?

– Да все я понял! – взорвался Ракитский. – А ты… когда же поймешь?!

– А я поняла, – ответила дочь, на сей раз невозмутимо, – что меня там не было.

– Так и хорошо, что тебя там не было! – воскликнул Ракитский. – Мало ли что могло случиться.

– Ну, ты чего пап, совсем не… – дочь разочарованно вздохнула. – Ладно, о вас, мертвых, или хорошо, или…

– Слушай! Я знаю, в это трудно поверить, но…

– Да ты поверь сам себе! – перебила дочь. – Что у тебя там было? Ценности? Какие там были ценности? Я там была? Нет. А брат был?! Тоже не было! А друзья твои сгорели там же? Нет! Хоть один? А ты знаешь хотя бы, где они? Когда ты вообще о них думал? Зато твоя кухня, посуда была там, больше ни хрена! Ну, ты задумайся вообще. Хотя чего я…

– Хватит! – резко прервал Ракитский. – Хватит уже! Брат с тобой там, нет?

– Я соединю. Жди на линии.

Ракитский бросил взгляд вверх, к куполу. На него смотрело лицо совсем еще маленького сынишки – годовалого ребенка. Тот, кажется, спал.

– Да, пап, – медленно произнес голос в трубке, и Ракитский почувствовал отстраненность, отчуждение – даже не в словах этих, в самой интонации, с которой они были произнесены. Или, скорее, в отсутствии интонации. Похоже, сын не был рад его слышать. Но он и не был раздражен, как сестра, не был тороплив. Ему было все равно, догадался Ракитский.

– Что-то случилось? – флегматично проговорил сын.

– Я умер.

– А, – безразлично ответили в трубке.

– Понятно, – все тем же медленным голосом произнес сын.

– Слушайте, вам что, всем безразлично? – с отчаянием в голосе спросил Ракитский.

– Нет, – все тот же спокойный голос. – Мне не безразлично. Просто понимаешь, пап… Ну, как бы это сказать…

– Ну что, что?

– У меня появилась девушка.

– И что? – не понял Ракитский.

– Ну как что, пап, – протянул сын, и впервые за разговор его голос дрогнул: в нем появилась эмоция. – У меня наконец появилась девушка. И я сейчас с ней, – голос сына вновь стал спокойным и медленным. – И мы бы хотели побыть вдвоем, ну ты ведь понимаешь…

– Нет! Ни черта я не понимаю. У тебя этих девушек будут еще сотни.

– Пап, – твердо ответил голос, – ты вспомни себя в моем возрасте. Какие сотни?

– А сколько тебе? – оторопело спросил Ракитский и покачал головой: по правде говоря, насчет сотен он погорячился.

– Ну, вот и узнаешь потом, – ухмыльнулся говорящий. – Ты это… звони, поболтаем. Но давай не сейчас, а?