Чай Весна. Часть 2

– Это ива, плакучая ива. Символ смирения, так говорят. Ну, в смысле сама ракита, а от нее и Ракитский, – он сам удивлялся собственным словам. – Здесь в парке их, кстати, много. А еще, мне говорили, деревенька такая есть. Где-то под Нижним Новгородом. Типа Ракитский – это тот, кто из Ракиты.

– А я хочу сидеть у ракиты, – мечтательно сказала девушка. – В тени. Чтобы не было ни жарко, ни холодно. Ни слишком темно… ни светло. А так… хорошо, знаешь. Так хорошо. И смотреть на воду. И никуда, никуда не уходить. Так, чтобы с тобой, – внезапно добавила она и ее рука дернулась, словно девушка испугалась собственных слов.

«Слушай, – нервно подумал Ракитский. – Я же старше тебя лет на десять. Вон я какой… Неужели ты не видишь? Не понимаешь? И Кристина – она ведь уже давно…

Он хотел раскрыть рот, чтобы сказать ей, но понял, что отчего-то это не получается, язык не слушает его, и он, Ракитский, словно становится зрителем собственных действий, бессильным слушателем своих же слов. Он ходит по мосту, оставляя за спиной парк, в который никогда не вернется. Оставляя за собой счастье, прощаясь с ним бессмыслицей, глупым и злым движением губ, – но даже не понимая того, что делает. Что говорит.

– Ты напилась, Полин. Что ты ерунду какую-то несешь?

– Это ерунда? – в отчаянии крикнула девушка и вновь схватила его за руку. – Мы можем прожить жизнь и так и не узнать друг друга. А другой не будет. Ты не понимаешь! Другой никогда не будет!

– Будет, я проверял, – отрезал Ракитский. – Пойдем скорее, догонишь!

Он увидел в толпе людей возле перекрестка кучерявого парня и Кристину. Оба махали ему рукой.

– У тебя бабки есть? – нетерпеливо спросил кучерявый.

– Нет, по нулям, – твердо ответил Ракитский, не успев даже осмыслить ответ. «Зачем я вру?» – подумал он удивленно.

– У тебя всегда по нулям, – хмыкнула, но дружелюбно, Кристина. Ракитский только сейчас обратил внимание: в противоположность подруге, девушка была одета во все спортивное. Вязаная шапочка с символикой известного бренда, полосатая куртка с капюшоном, широкие штаны, кроссовки. Ракитский умел отличать качественные вещи. «Придет время, и эта, – подумал он про Полину, – наверное, станет такой же. А как иначе-то? Ничего-то ты не потерял, Ракитский, ничего не потерял», – бодрился он.

– У меня есть! – крикнула Полина, потрясая кошельком. – На всех хватит.

Остановилась машина, и кучерявый быстро перекинулся с водителем парой фраз. Полина прижалась к Ракитскому, но тот отстранился.

– Садись вперед, – сказал он ей.

– Я хочу с тобой, – вяло ответила Полина, но заняла переднее место.

Ракитский смотрел водителя, надеясь, что за рулем этой случайной машины окажется проводник – ну, или месяц, как называют себя эти безумные люди, наемные работники таинственного Леса. Но это был обычный человек.

– Держи, – шепнула ему в ухо Кристина, передавая банку с алкоголем. Витя поднял свою, изображая, что чокается со всеми. Ракитский открыл и жадно выпил полбанки. Внутри немедленно появилось мерзкое чувство, словно прорвало канализацию, и зловония хлынули, заливая мозг и стенки черепа. Но тело взбодрилось, задвигалось на сиденье, в такт незатейливой музыке.

– Мне много не нужно, – доносился голос из радиоприемника:

Просто обними, скажи, что любишь.

Просто напиши, когда обо мне подумаешь…

Ракитский громко отрыгнул, и все, кроме Полины и водителя, заржали.

– Слушай, – сказала Кристина, отсмеявшись, – ты бы с Полинкой почаще встречался.

– Зачем? – спросил Ракитский, не сдержав улыбки.

– Вы с ней красивая пара, – улыбнулась Кристина.

– Мы с тобой тоже красивая пара. Мы будем самой красивой парой. Ты мне очень нравишься, Кристин, я говорил.

– Ракитский, – строго сказала Кристина, – ты как всегда.

– Я хочу быть только с тобой. Мне вот она, – он кивнул в сторону Полины, – вообще не интересна.

– Извини, – только и сказала Кристина. – У нас с тобой ничего не получится.

– Это мы посмотрим, – Ракитский отчего-то рассмеялся, закинув голову. За окном машины наступила черная ночь.

Ракитский и сам уходил в темноту. Ночь наползала обрывками, клочками старой газеты, случайно брошенной в воду, раскисшей, разорванной. Между ними был космос, сияли звезды, кружились неведомые светила и улыбалось полное нежного отчаяния лицо. «Где ты теперь? – кричал Ракитский в безвоздушное пространство. – Где ты теперь?»

Они стояли на крыше и пили. Ракитский смотрел вниз, в тишину чьего-то двора, и покачивался, нависая над его бездонной пропастью. Рядом стоял Витька и отливал, облокотившись на телевизионную антенну.

– Хочу, чтоб моя музыка играла

Хочу, чтобы мой фраер танцевал,

– орал он в эфир черной ночи, и где-то в отдалении Полина и Кристина, укутавшись под пледом, пытались поймать радио. Компанию трясло от холода и отходняков, оставалось чуть-чуть до рассвета, еще меньше – на дне бутылок и совсем ничего – в карманах.