Чай Весна. Часть 2

«Пойди спрыгни с балкона, сука!»

– Ну, давай. Передумаешь – буду ждать.

– Ага, – беззаботно ответил Ракитский.

Он прибавил звук и задергался в такт музыке. «Мне много не нужно, – бормотал, закрыв глаза и раскачиваясь под люстрой с банкой в руках. Из банки летели красные капли, заливая обои и пол. – Мне много не нужно».

Просто напиши письмо про то, что дождь

Просто напиши о том, как меня ждешь,

– доносилось из магнитофона, и редкие слова снова сменялись музыкой. Ракитскому становилось жутко.

– Ту-туруту-ту! – кричал он, стремительно пьянея, перекрикивая магнитофон: Ту-туруту-ту, ту-туруту-ту.

Наоравшись, человек с тридцатитрехлетним телом в грязном костюме выключил магнитофон, подошел к шторе и резко одернул ее. За шторой было окно, самое обыкновенное старое окно, покрытое пылью и треснувшее в нескольких местах. Но за окном была кирпичная стена – из тусклого кирпича со следами цемента. В стекле отражалась люстра, и можно было разглядеть свое растерянное лицо. Можно было увидеть шкаф и письменный стол с магнитофоном. И даже входную дверь – как она открывается, и в комнату входит человек.

– Это что же, получается, не та квартира? – Ракитский резко развернулся и, не здороваясь, принялся кричать на вошедшего: – Не та?

– Все тебе не то, – слегка раздраженно ответил человек. За его спиной раздавался странный гул, как в местах большого скопления людей. Но едва дверь закрылась, как в комнате снова стало тихо. Человек молчал.

– Как-то шумно там для квартиры, – сказал Ракитский неуверенно.

– Иногда подлинное спокойствие достигается только посреди суеты и хаоса, – начал человек, облокотившись на дверь и сложив на груди руки. – А в полном спокойствии и тишине человек не может найти себе места… Занимается черт знает чем.

Человек был одет во все черное: длинное драповое пальто, плотные черные брюки, высокие сапоги, перчатки. Довершал образ черный же берет, надетый набок. На берете серебрился маленький значок – Ракитский сощурился и понял, что это схематичное изображение ели: толстый прямой «ствол» и несколько симметричных линий-«веток», отходящих от него под наклоном. Значок держался, по всей видимости, плохо, и с каждым кивком головы проводника – на сей раз самого настоящего, железнодорожного работника – был готов упасть.

– Что за вид? – спросил Ракитский.

– Утепляемся, – пожал плечами человек в берете. – Впереди холода.

– Я проживаю жизнь этого малолетки, – ответил Ракитский и в подтверждение снова глотнул из банки. – Я тогда был другой. Но всегда хотел одного, как любой человек… И это «одно» – оно было на расстоянии вытянутой руки. А иногда и в моей руке! Но я ведь понимаю это только сейчас, – он поднял глаза на проводника. – А зачем? Зачем мне это понимать? Какой смысл понимать то, что не изменишь? То, что в глубоком прошлом, под слоями памяти, того, что не существует? Ведь будем говорить начистоту, ее не существует, меня вот этого. Квартиры этой не существует, тебя такого модного – тоже нет. Я где-то замерзаю под сугробом, потеряв сознание, а меня ждет жена. Настоящая, взрослая. Ну, была эта Полина в моей жизни, ну и что? Вот скажи мне – ты, Октябрь, или кто ты там, по счету.

– Октябрь, – подтвердил проводник, поправляя сползающий берет. – Ну а что я тебе скажу-то? Была и была.

– Ну, – с надеждой произнес Ракитский. – Так ты со мной согласен?

– Я не могу быть с тобой согласен или не согласен – я месяц, – терпеливо сказал Октябрь. – Я просто есть. Моя задача – встретить тебя и проводить дальше. Тебе ведь это объясняли.

– Если ты думаешь, что я буду тебя чему-то учить, объяснять тебе, обвинять или, наоборот, оправдывать – это все глупости. Ты сам отлично справляешься со всеми этими функциями и как эффективный руководитель знаешь, что не стоит распределять между несколькими сотрудниками задачи, которые успешно выполняет один. Лес – просто показывает. Все остальное ты делаешь сам.

– Но зачем? – воскликнул Ракитский. – Зачем он мне показывает именно это?

– Чтобы ты не говорил, что этого не существует. Но ты упорный, – усмехнулся Месяц. – У тебя один ответ: этого нет. Это удобная позиция у вас там, – он неопределенно махнул рукой. – Но, видишь ли, не здесь. Здесь существует все, и существует одновременно. Любое слово, действие, дело – все появляется и остается. Остается навсегда. У вас там по-другому, – лицо Октября приобрело печальный вид. – У вас там достаточно просто сказать: этого нет. Вы как бы отсекаете целый пласт жизни, отцепляете его от реальности, и он тонет… или, не знаю, несется в пропасть. И так со всем. Берешь лезвие: «Этого нет, того нет», «Не существует», «Не было» – и размахиваешь им во все стороны. Разве не удобно?

– Но ведь это так! – воскликнул Ракитский. – Посмотри на мою жизнь! Как я живу, чем я живу… там, у себя. И посмотри на этого! Я счастлив, что не остался им. Всему свое время, все это прошло.