Рок-песни стали заметно социальнее. Большинство рокеров отнюдь не были конъюнктурщиками — они и раньше пели о том, что их волновало. Просто общее настроение страны не могло не отразиться на их творчестве. Зрители тоже были частью взбаламученного народа и принимали эти песни с восторгом. Шла взаимная подзаводка друг друга, в результате которой некоторые перестали видеть в рок-музыке что бы то ни было, кроме протеста. Далеко не все артисты в такой ситуации смогли уберечь своё творчество от превращения в агитплакаты, политические речёвки и революционные частушки. «Чайфу» удалось остаться в сфере искусства, хотя и он в тот период стал заметно радикальнее.
«Тогда страна дышала протестной ситуацией, ситуацией перелома, излома, и мы сами хотели большей социальности в песнях, — говорит Шахрин. — Публика хотела того же, и искусственно избегать этого было невозможно. Нам хотелось тогда про это петь, и мы про это пели. Появились жёсткость и резкость по отношению к окружающему миру».
Одной из самых известных песен того периода стала «Где вы, где». О её возникновении Шахрин рассказывал на концертах: «Мы с моими девчонками зашли как-то в сберкассу, дочки нашли там кошку, начали её тискать. Какой-то старик страшно расшумелся, что, мол, дети ему мешают. Ну мы ушли. А он вышел вслед за нами и сказал мне: „Мало мы вас постреляли в 1937-м“. Я его козлом обозвал, а потом вот песня появилась».
Осенью 1988 года во время концерта в московском спорткомплексе «Динамо» телеведущий Влад Листьев перед этой песней попросил зажечь огонёк тех зрителей, у кого в семье кого-нибудь репрессировали. Под первые такты в огромном зале вспыхнули несколько тысяч спичек и зажигалок. Море огоньков объясняло и причину популярности песни, и то, почему социальная тематика вызывала тогда повышенное внимание…
Впрочем, «Чайф» не был бы «Чайфом» если бы упустил возможность издевнуться над всеобщей политизированностью. 18 октября, на концерте в честь открытия нового сезона рок-клуба, Бегунов объявил «песню протеста против всех тех песен, которые частенько слышим по телевизору и радио». «Вова сегодня весь день хотел сделать политическое заявление», — поддакнул Шахрин. И Бегунов, попросив обратить особое внимание на глубину текста, затянул:
«Мы были самой несерьёзной группой на тот момент в свердловском рок-клубе. Мы хотели повеселить себя, повеселить публику, позабавить её немножко, поразвлекать. Для нас никогда не было стыдно — развлекать. И кто тогда мог представить, что в века, в десятилетия уйдёт именно группа „Чайф“? Считанные единицы», — улыбается Шахрин.
А шоу-бизнес уже наступал вовсю. Концертов становилось всё больше, приглашения сыпались из разных городов. Удивительно, но «Чайф» почти на все из них откликался. На тот момент обязанности менеджера взвалил на себя сам Шахрин: «Когда внезапно вместе с деньгами исчез наш первый так называемый менеджер, мне самому каким-то непонятным образом пришлось взять на себя его функции. У нас ни у кого не было домашнего телефона. Но вся страна знала номер Свердловского рок-клуба. Люди из каких-то городов звонили туда: „Мы тоже делаем рок-клуб, у нас тоже фестиваль. Мы хотим „Чайф““. Мы заходили в рок-клуб, и нам сообщали: „Кстати, вам там оставили телефон из такого-то города, они вас хотят видеть“. Или просто приезжали гонцы и заваливались на репетицию». Бегунову подобная бизнес-модель кажется, хотя и не очень удобной, но вполне естественной для того времени: «Всё было по-серьёзному, не абы как. Я вообще считаю, что свердловский рок-клуб был организован совершенно правильно. Мы стали чаще выезжать за пределы города, наши записи стали распространяться. Всё стало индустриально, стало моделью того, что в России потом назвалось шоу-бизнесом».