Чайная роза

В их первую брачную ночь Джо ушел из номера гостиницы и напился. Проснувшись утром, он ощутил страшную головную боль, увидел плачущую жену и понял, что жить так не сможет. Он не любил Милли и не мог заставить себя спать с ней, но, по крайней мере, мог быть к ней добрым и внимательным. Днем они уехали во Францию, и Джо весь бесконечный медовый месяц терпел лицо Милли, ее голос, ее бессмысленную болтовню и постоянные поползновения заняться любовью. Терпел как мог. Днем был любезным и заботливым, сопровождал во время посещений магазинов, музеев, кафе, театров всюду, куда ей хотелось поехать. Но по ночам отступал в отдельный номер, на наличии коего настаивал в гостинице любого города, который они посещали. Там Джо находил мир, покой и место, где можно было предаться скорби по тому, что он сделал и что потерял.

Сначала Милли только обижалась на недостаток внимания, но потом начала выходить из себя. То, что муж отвергал ее, ранило ее самолюбие. Она хотела его и не привыкла к отказам. Первая из множества их ужасных ссор случилась через неделю после отъезда из Лондона. В коридоре парижского отеля «Крийон», куда они вернулись после обеда в «Кафе де ля Пэ». Милли хотела, чтобы муж пришел в ее номер. Он отказался. Снова. Она обвинила его в холодности. Разозлилась, заплакала и сказала ему, что женатые люди так себя не ведут. Джо вынес ее тираду молча, не давая воли своим подлинным чувствам и не желая быть жестоким. Милли пришла в неистовство, напомнила, что в День Гая Фокса он холодным не был, и потребовала объяснить ей причину изменения.

— Тогда ты не возражал против моих поцелуев, — с укоризной сказала Милли. — Сгорал от желания прикоснуться ко мне. Говорил, что хочешь меня. И любишь.

— Милли, я никогда не говорил, что люблю тебя, — спокойно ответил Джо. — Мы оба знаем это.

После возвращения в Лондон их отношения испортились окончательно. Джо погрузился в работу. Чтобы не встречаться с женой, он уходил из дома на рассвете, а возвращался после наступления темноты. Букингемский дворец прислал Томми Питерсону диплом поставщика двора Ее Величества. Бизнес рос как на дрожжах; оборот увеличился чуть ли не вдвое. Томми был в восторге. Он не мог нарадоваться на Джо, в то время как Милли была готова убить мужа. Но работа не приносила Джо утешения. Только отвлекала.

После возвращения мать часто писала ему. Сообщала, что хочет увидеться и поговорить. Ей было что ему сообщить. Но Джо не поехал в Уайтчепл. Он не желал встречаться с родными; те сразу поняли бы, что он несчастен. Он не мог думать о том, что вернется на Монтегью-стрит, увидит дом Фионы и места, где они обычно гуляли. Места, где обсуждали свои мечты и совместное будущее. Места, где он ее обнимал и целовал. Несколько раз мать приезжала к нему домой и в контору, но Джо всегда отсутствовал.

Он хотел только одного: увидеть Фиону. Увидеть, и все. Снова посмотреть в ее глаза. Увидеть в них себя и больше никого. Удостовериться, что она все еще любит его. Услышать, как она назовет его по имени. Но он знал, что не имеет на это права. Он дал Фионе слово не пытаться встретиться с ней и долго держал его. Вплоть до марта, когда тоска по ней стала нестерпимой. Он поехал в Уайтчепл. Воспоминание о той поездке до сих пор отдавалось болью в его душе. Если бы он знал, что случилось, если бы знал, что ей пришлось пережить… Джо помнил свое потрясение так ясно, словно это случилось вчера…

— Джо, малыш, ты еще здесь? Уже четыре часа! — сказал Томми Питерсон. — Кажется, я говорил, чтобы ты уходил домой пораньше. Проводил больше времени с женой.

— Я только хотел закончить эти счета… — начал Джо.

— Счета могут подождать. Ступай домой и отдыхай. Это приказ.

Джо заставил себя улыбнуться, поблагодарил Томми и сказал, что так и сделает. Но едва тесть вышел, как улыбка Бристоу угасла. Возвращаться домой ему хотелось меньше всего на свете. Вчера вечером он пришел поздно и обнаружил, что Милли сидит за столом, а перед ней стоят тарелки с остывшей едой. Она ждала мужа, чтобы пообедать с ним. Джо ответил, что собирался это сделать, но забыл. Она взяла тарелку с лососем и запустила ему в голову. Один бог знает, что в него полетит сегодня.

Бристоу собрал документы, вызвал свою карету и поехал на запад, гадая, что ему сулит этот долгий вечер. Джо ссутулился на сиденье и закрыл лицо руками. Он чувствовал себя арестантом. Не мог видеть Альбмарль-стрит, этот дом и Милли. Джо застонал, жалея, что не может вопить, пока не охрипнет. Не может убежать и затеряться в лондонских трущобах. Он открыл глаза, распустил галстук и расстегнул воротничок. В карете было нечем дышать. Ему нужно было выйти. Глотнуть свежего воздуха. И увидеть Фиону.

Не успев подумать, он велел кучеру остановиться. Когда тот подчинился, Джо сказал:

— Я выйду здесь. Отвезите домой мои вещи и передайте миссис Бристоу, что я вернусь поздно.

— Хорошо, сэр.