Чан Кайши

Накануне приезда Маршалла Чан Кайши совершил краткую поездку в Бэйпин, а затем завернул в Нанкин, где и встретил специального представителя президента США. В Пекине Чан выступил перед толпой школьников, которые были настолько возбуждены от прилива патриотических чувств, что окружили его тесной толпой, не давая спуститься с трибуны, тянули к нему руки, шумели, хватали за полы одежды. Такой же радостный прием его ждал в Нанкине. Прибыв в город, он прежде всего вознес молитву Всевышнему за то, что тот даровал ему победу, позволив спокойно вернуться в старую столицу. После этого прямо с аэродрома проследовал в Военную школу, на территории которой раньше жил, где встретился с генералами и офицерами, а для одной из аудиторий написал красивым почерком плакат: «Зал триумфальной песни Христа». В поездке его сопровождал Цзинго, с которым он посетил Мавзолей Сунь Ятсена на Лилово-золотой горе, чтобы поклониться великому учителю, а также другие достопримечательности. На обратном пути он остановился в Ухани.

Поездки на какое-то время развлекли его, но полностью расслабиться Чан не мог. Его волновал не прекращавшийся конфликт с китайской компартией, и хотелось выяснить, каковы же истинные цели Сталина в Китае. Через нового посла СССР Аполлона Александровича Петрова, сменившего Панюшкина весной 1945 года, он еще в середине ноября обратился к кремлевскому вождю с просьбой принять в качестве его (Чана) личного представителя своего старшего сына. К тому времени Цзинго стал наиболее доверенным лицом отца. По словам Сун Цинлин, свояченицы Чана, трудно было «найти второго такого человека, который бы пользовался столь широкими полномочиями, как Цзян Цзинго». О возросшей роли Цзинго в китайской политике знал и Сталин. Не случайно летом 1945 года на банкете по случаю приезда в Москву китайской делегации во главе с Т. В. Суном он поднял тост и за Чана, и за Цзян Цзинго «как преемника Чан Кайши».

Цзинго вылетел в Москву из Чунцина в Рождество, 25 декабря 1945 года, и Сталин удостоил его двумя продолжительными аудиенциями — 30 декабря (час сорок минут) и 3 января (час тридцать), но никаких обещаний не дал. Более того, принял его не как личного представителя главы дружественного государства, а как частное лицо: дал команду не украшать аэродром, куда приземлялся самолет с Цзинго, флагами СССР и Китая, не выставлять почетный караул, не исполнять гимны. Да и поселил Цзинго как туриста — в гостинице «Националь», за его собственный счет (ему дали обычную комнату под номером 200). Во время же переговоров в основном отнекивался, говоря, что о ситуации в Китае знает мало, а о положении в китайской компартий — почти ничего. Он даже спрашивал Цзинго, является ли Китай республикой! Не знал он, по его словам, и о том, чего хотят коммунисты в Китае. На неоднократные же просьбы Цзинго дать китайским коммунистам совет сотрудничать с Гоминьданом отвечал одно — что «китайские коммунисты не подчиняются русским коммунистам» и «не просят совета». И даже сказал, что «Советское правительство… недовольно их поведением» и «они знают, что Советское правительство с ними не согласно». «Если они обратятся за советом, то он им будет дан, а так — Бог его знает», — глубокомысленно заметил вождь, добавив, что, с его точки зрения, «у коммунистов есть какая-то затаенная мысль». Нелестно высказался он и о Мао: «Мао Цзэдун — своеобразный человек и своеобразный коммунист. Он ходит по деревням, избегает городов и ими не интересуется». «Он, тов. Сталин, этого не понимает», — записал стенографист.

Слов нет, хороший спектакль разыграл «великий вождь и учитель»! Встретившись накануне нового, 1946 года с советским послом, Чан Кайши решил сыграть ва-банк, заявив для передачи Сталину, что согласен даже на мирное сосуществование в Китае вооруженных сил «различных партий и направлений», только бы они подчинялись приказам Верховного главнокомандования.

А Маршалл тем временем развернул кипучую деятельность, встретившись со многими китайскими политиками и приложив все усилия к тому, чтобы вновь усадить гоминь-дановцев и коммунистов за стол переговоров. В разговорах с ним коммунисты и большинство членов других партий и беспартийных на чем свет поносили Гоминьдан, Чан же и его сторонники ругали компартию. Но Маршалл не вдавался в детали. Он стремился выполнить свою миссию любой ценой, так как привык побеждать. И когда Чан стал уж слишком настойчиво убеждать его в том, что коммунисты ненадежны, напрямик изложил ему угрозы Трумэна: «Нет единства — нет помощи и инвестиций».