Чан Кайши

Похоже, в то время к этим животным он стал уже относить и свою новую пассию Дженни. Во всяком случае о ней, как о близком человеке, он в дневнике не упомянул. Тем не менее взял ее с собой в Кантон, когда наконец в середине апреля 1923 года после настойчивых просьб Сунь Ятсена, «цикады» Чжана, Ляо Чжункая и других товарищей по партии поехал туда.

В Кантоне Чан с головой ушел в разработку операции по разгрому войск Чэнь Цзюнмина, которые закрепились в восточном Гуандуне. Как начальник штаба ставки генералиссимуса он теперь подчинялся только Суню. Казалось, его честолюбие должно было быть удовлетворено. Но увы! Ему и этого было мало. Он по-прежнему хотел, чтобы все генералы и офицеры беспрекословно принимали его военные планы, но у тех имелись свои мнения. К тому же у Чана возникли разногласия с министром финансов кантонского правительства Ляо Чжункаем по вопросам финансирования армии.

В итоге 12 июля Чан вспылил и, накричав на Ляо Чжункая, в гневе опять подал в отставку, после чего уже через несколько часов вместе с Дженни сел на пароход, отправлявшийся в Гонконг. Оттуда он вновь бежал в Шанхай, а затем к себе в деревню. Уезжая, он оставил письмо, в котором излил негодование по адресу бывших друзей — Ляо Чжункая и генерала Сюй Чунчжи, и, как было уже не раз, попросил отправить его в Россию, заявив, что после возвращения из Москвы хотел бы занять какой-нибудь пост в армии, на котором мог бы действовать без чьего-либо вмешательства. Что это за пост, он не уточнил.

Находившийся в то время в Кантоне представитель Коминтерна Маринг всем этим был страшно удивлен. Он много общался с Чаном в то время и в конце июля 1923 года в одном из писем Иоффе характеризовал его как «наиболее доверенного помощника Суня», «одного из… <его> лучших генералов» и «одного из лучших членов ГМД». «Он никогда не стремился занять какой-либо пост и не участвовал в борьбе за должности», — добавил он. Маринг попытался прояснить причины отъезда Чана у Сунь Ятсена, но тот не захотел говорить об этом. Зато Ляо Чжункай был более-менее откровенен: «Он устал от безуспешной борьбы здесь в Гуандуне, так как его планы не могли быть реализованы из-за споров между генералами».

Терпеливый Сунь Ятсен вновь пошел Чану навстречу. Уже 23 июля, то есть на следующий день после приезда Чан Кайши в Сикоу, Ван Цзинвэй, явно по просьбе вождя, прислал Чану телеграмму, вызывая его в Шанхай. А через три дня, 26 июля, передал ему предложение Суня: отправиться в Москву во главе специальной миссии, персональный состав которой был определен в последующие дни: два гоминьдановца, включая Чана, и два коммуниста, один из которых — знакомый нам Чжан Тайл эй, бывший переводчик Маринга[22]. Наконец-то давняя мечта Чан Кайши посетить Россию начала сбываться.

Сунь Ятсен очень многого ожидал от этой поездки. Во-первых, ему хотелось, чтобы его доверенный человек своими глазами увидел то, что происходит в СССР, выяснив все «за» и «против» советской власти. Во-вторых, он рассчитывал, что Чан детально ознакомится с опытом партийного и военного строительства в Советской России, с организацией работы в области образования, пропаганды и молодежной политики. В-третьих, он полагал, что Чан обсудит с вождями РКП(б) и Коминтерна вопросы реорганизации Гоминьдана в массовую политическую партию, получив рекомендации идеологического и организационного характера. И, наконец, — самое главное: он надеялся, что Чан убедит московских товарищей в целесообразности своего старого военного плана, который он по-прежнему вынашивал, — координирование военных действий своих войск и Красной армии против северных милитаристов и создание с помощью СССР новой военной базы Гоминьдана в Монголии или у ее границ. И предполагал даже, что две трети материальной помощи, выделяемой Москвой Гоминьдану, пойдут на строительство военной базы на севере или западе Китая.

Делегация Чан Кайши отбыла из Шанхая 16 августа 1923 года. На ответственное партийное задание в Москву ее провожал весь шанхайский бомонд Гоминьдана, включая Ван Цзинвэя и «цикаду» Чжана, а Дженни и оба сына сопровождали Чана аж до порта Дайрень (Далянь), где члены делегации пересели с парохода на поезд. К поездке Чан хорошо подготовился: еще 5 августа он написал двенадцатистраничный доклад об истории китайской революции и деятельности Гоминьдана, который собирался представить руководящим деятелям большевистской партии.