Идти между скалами было нельзя — они с трудом ползли на четвереньках. Очевидно, подняться выше было уже невозможно. «Идите!» — выдавил комиссар сквозь зубы. Обдирая руки и колени, Славик карабкался вверх; и лишь когда снова наткнулся на тропку, у него от ужаса похолодела спина: ведь стоило поскользнуться…
Комиссар молча обогнал его и быстро взбежал на вершину. В хижине горел свет. Комиссар тихонько постучал, дверь приоткрылась чуть-чуть, на полглаза. «Полиция», — шепнул комиссар, и дверь распахнулась, словно от вздоха облегчения.
— Благодарение богу, — загадочно прошептал хозяин, откладывая в сторону ружье, — благодарение богу.
— Когда он пришел? — поспешно спросил комиссар.
— Час назад. Хотел переночевать. На чердаке.
— Я сейчас спущусь, — раздался сверху громкий хриплый голос. — Только накину на себя что-нибудь.
Комиссар одним махом очутился на лестнице, словно подброшенный неведомой силой.
— Именем закона.
— Сейчас, — проговорил голос, удаляясь вглубь, — я, знаете, простудился… немного…
— Эй вы там, сторожите окно! — крикнул комиссар вниз, — ловите беглеца! Скорее!
Славик и хозяин с ружьем бросились вон.
Чердачное окно распахнуто настежь. Тишина. Ни шороха. Комиссар вышел с зажженным фонарем; и тут Славик, едва разбирая смысл, прочитал на щипце крыши давнюю надпись:
Между тем Пилбауэр с Евишеком поднимались в гору по проезжей дороге. Евишек ничего не видел в двух шагах от себя и боялся сбиться с пути. Детектив Пилбауэр молча и невозмутимо шагал впереди.
— Вы знаете эту дорогу? — выдохнул Евишек.
— Никогда здесь не бывал, — ответил Пилбауэр.
— А как попадете на место?
— Согласно приказу.
Снова воцарилась тишина. Евишек начал было напевать, но перестал: ему импонировало, что он идет бок о бок с сыщиком, — и проникся важностью момента.
— А усы у вас — фальшивые? — неожиданно сорвалось у него с языка.
— Нет, зачем же? — удивился невозмутимый полицейский.
— Значит, вы не переодеты?
— Нет, это я сам и есть, — скромно ответил сыскной агент.
Евишек тотчас проникся симпатией к этому печальному и тихому человеку.
— Это трудно — быть детективом?
— Нет, все зависит от характера. Вы, наверное, музыкант? Это куда более легкое занятие.
— О нет, не верьте, — воскликнул Евишек. — Вот нынче, например… писал я, что называется, большую вещь… квартет… И зашел в тупик. Не знаю, что писать дальше. Мелодия ускользнула.
— Надо идти по следу, — заметил детектив.
— О, художники идут по следу, они вечно ищут. Всю жизнь. А я вот выдохся. Оттого и пошел с вами, чтоб немножко забыться, отдохнуть.
— А я думал: вы из любопытства, как тот, другой.
— Да нет, я, собственно, пошел безо всякого интереса. Надеялся увидеть что-нибудь этакое необыкновенное, волнующее. Иногда необходимо потрясение… Ах, берите меня с собой почаще!
— С моим удовольствием, — серьезно сказал детектив, — но только если будет приказано. Без приказа лучше не ходить. Это нехорошо — преследовать человека.
У Евишека заговорила совесть.
— Но ведь это убийца, — защищался он.
Детектив кивнул.
— Да, нехорошо упустить такого человека.
— Что же хорошо?
— Ничего. Все одинаково нехорошо. Плохо бить и не бить, осуждать и прощать. На всякое добро есть столько же худа.
Евишек задумался.
— А что, собственно, вы делаете?
— Только то, что обязан. Самое разумное — слушаться. Подчиняться приказу.
— А тот, кто приказывает?
— Плохо делает, сударь. Приказывать нехорошо, это самое страшное из всех заблуждений.
— И все же — подчиняться необходимо?
— Разумеется. Что это за приказ, если ему не подчиняются.
— Вы, верно, не могли бы заниматься искусством, — удивился Евишек.
— Нет, — ответил детектив. — Искусство чересчур своевольно.
— О нет, искусство тоже имеет правила, которые надо соблюдать.
— Приказы?
— Нет, это не приказы.
— Ну вот видите, — буркнул Пилбауэр.
Евишек был в замешательстве; ему пришли на память неуверенность, сомнения, что мучили его в творческих поисках; несравненно легче стало бы на душе, если бы некий высший глас просто приказал — что и как… Отдаленно и мелодично зазвучал вдруг в ушах мотив некоего высшего гласа. Неслышно побрел Евишек за высоким, угрюмым человеком, который абсолютно безошибочно находил в потемках дорогу, незнакомую прежде, в то время как он, Евишек, местный житель, без конца путался, спотыкался, отыскивая поворот, которого тут не было, либо тропу в тех местах, где первый же шаг грозил падением со скалы.
«Как они в себе уверены, — думал он. — Славик, с его жаждой познания, комиссар, который имеет право приказывать, — какою уверенностью наделяет человека власть! И Пилбауэр, исполненный покорности. Как они уверены в себе, один я все не обрету покоя… Красота гонит от меня сон и лишает спокойствия; никогда, никому не сообщает она уверенности…»