Чара силы

— Это не ты, это мы у тебя приюта просить хотели, — ответил он.

Жива благодарно улыбнулась, пряча глаза, и Даждь мысленно обругал себя за то, что не сдержался — в первый же день подарил Златогорке колечко, найденное им в пещерах Змеихи. Не ей, счастливой подле мужа, носить его, а Живе, бережно носящей под сердцем дитя того, кто спас Даждя в Пекле. Он подошел к сестре и обнял за плечи, успокаивая.

* * *

Златогорке не померещилось — она и в самом деле понесла в первую же ночь и носила дитя, считая до долгожданных родов дни.

По осени пришла пора рожать Живе. Не желая тревожить другую будущую мать, она перед самыми родами вернулась в замок.

В начале зимы, когда снега засыпали все вокруг и берег залива сковало Льдом, Златогорка дохаживала последние дни. В то же время отряды наемников Кощея тайком пробирались к границам Ирия.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Играя с ветром, Гамаюн кувыркался в поднебесье. Тяжелая снеговая туча медленно брела мимо. Ураганный ветер гнал ее прочь, на запад, а огромная пепельно–серая птица отважно сражалась с ветром, то ныряя в него, как в бурный поток, то отдаваясь на милость его порывов. Иногда, сложив крылья, Гамаюн падал к земле, но над самыми верхушками деревьев вновь выравнивал полет и ухитрялся переворачиваться через голову. Он не боялся ветра и гордился этим. Его залихватские крики неслись вдаль и на земле не были слышны.

Трое людей, стоя на высоком тесовом крыльце, смотрели на полуптицу, запрокинув головы. Падуб только что вернулся с охоты — проверял ловушки, — но сложил добычу у ног и забыл о ней. Он уже узнал столь много об этом мире наверху — недоступным, загадочным и манящим оставалось только небо.

Даждь бережно поддерживал Златогорку за плечи. Женщина обнимала мужа, другой рукой накрыв большой высокий живот. Младенец чувствовал настроение матери и толкался, просясь наружу. Родители не сомневались, что будет сын, и выбрали первое, детское, имя — Прострел. Ему уже подходила пора появляться на свет — радостного события ждали со дня на день, но разыгралась буря и завалила снегом дорогу к замку. Ехать с женщиной, ожидавшей родов, по снежному бездорожью было опасно, а потому решили ближе к сроку позвать кого‑нибудь из знахарок. Собственно говоря, Даждь собирался выехать сегодня — ждал только Падуба, которого хотел оставить подле жены.

Гамаюн издал еще один воинственный клич и воспарил в небеса, распарывая их словно серо–голубая игла. Он завис в вышине, трепеща крыльями и поднимаясь все выше и выше — его силуэт таял в небе.

— Возвращайся! — закричала первой Златогорка и, охнув, схватилась за живот — младенец отозвался на крик мощным ударом.

Даждь подхватил жену, но она уже оправилась и улыбалась ему.

— Давай назад! — закричал и он, призывно махая рукой.

Гамаюн вдруг замер, как неживой, и, сложив крылья, начал падать.

Он летел вниз, как сокол на добычу, но ветер подхватил его, завертел, словно осенний листок, и сразу стало ясно, что на сей раз отважный летун не справится. Златогорка закричала, испуганно оседая на пол. Даждь и Падуб вдвоем бросились к ней — и в этот миг Гамаюн тяжело рухнул на двор, перепугав всех еще больше.

— Видишь, что ты наделал! — в сердцах напустился на Гамаюна Даждь. — А что, если она теперь…

В этот миг Златогорка вдруг согнулась пополам, хватаясь за живот.

— Не могу, — простонала она сквозь зубы. — Ой, мама, все…

От неожиданности Даждь разжал руки, и, если бы не Падуб, подставивший плечо, женщина упала бы на крыльцо. Лицо ее исказилось, она дернулась, пытаясь встать, но только застонала, морщась.

— Видишь, что ты наделал? — повторил Даждь. — Видишь?

Гамаюн подпрыгнул на месте, встряхивая оперение.

— Ты не горюй, хозяин, — зачастил он. — Пусть она переждет, я приведу кого‑нибудь!.. Ты знаешь меня — я могу! Я справлюсь! Я быстро!.. Но если бы ты знал, что я видел!

— Потом, потом, — отмахнулся Даждь. — После расскажешь! Лети!

Гамаюн вскочил на занесенный снегом тын и вспорхнул прямо в ветер. Начинающийся ураган подхватил его, закружил, но Гамаюн выровнялся и полетел строго на север, к замку.

А с юга, прикрываясь снежной бурей, как щитом, подходили замеченные с высоты Гамаюном наемники Кощея. Они двигались не спеша, прочесывая горы.

* * *

Ни Даждь, ни Падуб толком не знали, что делать с рожающей женщиной. Златогорка, побледневшая так, что было страшно на нее взглянуть, лежала на лавке и то стонала сквозь зубы, то хриплым голосом умоляла их не волноваться.

— Все пройдет, пройдет, — повторяла она как заклинание. — Мы с Живой говорили — мне еще целый день!.. Я отлежусь, вот увидите…

Она то дремала, что‑то шепча во сне, то просыпалась, в тревоге хватаясь за живот, то просила пить, то вставала и принималась ходить. Даждь не отлучался от нее ни на шаг. Падуб мялся у двери, не зная, уйти или остаться.

— Я слышал… — наконец подал он голос, — рожают в бане…

— Что ты стоишь? — тут же сверкнул на него глазами Даждь. — Беги живо!

У пекленца округлились глаза.

— Как? — прошептал он. — Мы что, сами?

— Самому мне не случалось, — молвил Даждь, — но я видел, как это делают другие… Ты мне поможешь?