Чарующая бесполезность

— Волосы точно не видел. Она каждый раз появлялась то в шляпе, то в спортивной кепке. — парень замолчал на секунду, потом отвернулся к стене. — Не помню я ничего. Устал! Спать буду!

«Конечно, ты видел только купюры, которые она тебе протягивала. — сердито размышлял Рафик. — Мог хотя бы раскинуть мозгами— не за красивые же глаза дамочка осчастливила такими деньгами».

А вслух он выразил свои мысли безжалостно, глядя прямо на больного:

— Этим вином ты отравил человека. Женщину ни в чём не повинную. Ты волновался о здоровье своей матери и не подумал, что твои действия приведут к смерти другой матери. Её сын до сих пор оплакивает её потерю. Эта женщина хотела лишить жизни и тебя, ей не нужны были свидетели. Хорошо, что я появился вовремя. — полицейский распалился в душе и уже не испытывал чувства жалости к Кравцову. — Лежишь сейчас и мямлишь— то помню, то не помню… А ведь прекрасно понимал в тот момент, что соглашаешься не на простую шутку, а на что-то противозаконное. Телефон он решил купить! За счёт убийства человека! И отвечать будешь по закону за свои действия!

Рафик видел, как на шее парня запульсировала артерия, а из глаз полились слёзы. Лёха лежал опутанный проводами, прозрачными трубками капельницы и бесконечно жалел себя, свою мать и ту, неизвестную женщину, с которой так беспечно расправился. Всё можно изменить— жизнь, поведение, можно постричься в монахи, уехать в глухую деревню, да хоть на Марс, но что сделать с больной душой и совестью?

— Мой номер телефона на тумбочке. — сухо сказал Рафаэль. — Если что всплывёт в памяти, позвони.

Шестое чувство подсказывало полицейскому, что всё не так просто и радужно с тёмной фигурой мадам и невзирая на то, что на руках появился портрет неизвестной, найти её будет не так-то просто. Прежде всего необходимо выяснить зачем нужна была смерть или Гульбанкина или Светланы Еськовой. Они изначально предполагали, что женщина погибла случайно, собственно всё на это и указывало, и отравить хотели именно Гульбанкина. А Эдуард Аркадьевич, в свою очередь, планомерно уничтожал своих приятелей, с которыми сидел за одним игровым столом. Может быть именно он укокошил свою сожительницу, чтобы отвести от себя подозрения? Что-то тут не вязалось. Рафик вспомнил запись допроса французского таксиста, который подвозил предполагаемого убийцу к дому Троепольского, там тоже фигурировала женщина. А может некая дама мочит всех этих граждан, а Гульбанкина умело подставляет. Кто эта мадам? Зачем она делает это? Что ею движет, и ждать ли новых убийств? Так и случилось, как предвидел полицейский— почти безликий портрет женщины ничего не дал. Его показывали некоторым участникам этой драмы, но все качали головой, отрицая знакомство и лишь у Гульбанкина на лице мелькнула тень узнавания, однако через пару секунд он также как все пожал плечами.

— Вроде я когда-то видел это лицо. А может я что-то путаю— он ещё раз внимательно изучил картину, скоро повернулся к следователю с разочарованной миной. — Нет, я не помню эту женщину. А кто она?

— Предположительно это она наняла официанта принести отравленное вино к застолью.

— Но зачем? Может быть она соперница Светочки в амурных делах?

— Вы уже не рассматриваете версию, что отравить хотели именно вас?

В кабинете стояла невыносимая жара, как назло снова сломался кондиционер. Рафаэль закрутился и совсем забыл вызвать мастера, пришлось позаимствовать у соседей старый вентилятор, который монотонно шумел навевая тоску и дремоту. Рафик разглядывал подозреваемого исподтишка, тем временем перекладывал бумаги на столе. Он видел, что время, проведённое в камере, не прошло даром для бизнесмена— тот оброс, постарел и выглядел, как застиранная тряпка. На замечание полицейского Гульбанкин зло огрызнулся:

— Я ничего не собираюсь рассматривать. Это дело ваше. Прежде вы докажите, мою причастность ко всем этим смертям, и какой мне интерес в том!

— Изобличающих улик полно. Вас видели на месте преступления Сатырова и Левченко, этого уже достаточно, чтобы закрыть вас надолго по полной программе.

— Как я могу доказать свою непричастность? — устало спросил Эдуард Аркадьевич.

— Только чистосердечное признание и сотрудничество со следствием.

— О, Боже! — Гульбанкин закатил глаза и молитвенно сложил на груди руки.

В кабинет вошёл Шапошников и вклинился в допрос, как будто всё время находился рядом и знал, о чём шла речь.