Чарующая бесполезность

— Вы оказались правы— Родион Караваев действительно существует. Он проживает в Санкт-Петербурге, работает в русско-японской компании. Всё так кроме одного— он не имеет к убийствам никакого отношения. Мы проверили его алиби. Во первых: он не выезжал не только во Францию, но и за границу вообще, когда произошло первое убийство Константина Троепольского в городе Байонна. Во вторых: в те дни, когда были совершены другие преступления он находился в своей компании. На территорию этого предприятия без пропуска не попасть, а Караваев этот документ потерял и уже больше месяца оставляет свой паспорт при входе. Он никак не мог выйти, а потом вернуться незамеченным, потому что охрана записывает не только дату, но и время, которое сотрудник провёл на территории охраняемого объекта.

— Но он хотя бы подтверждает тот случай с проигрышем?

— Подтверждает. А что с этого толку? — Шапошников повторил ещё раз, как для тупого ученика. — У него есть алиби, а у вас его нет.

Когда в камере с лязгом захлопнулась дверь Гульбанкин взвыл в душе от отчаяния. Если бы не сокамерники, которые с любопытством уставились на него, он заскулил бы в полный голос. Рухнула последняя надежда на то, что этот кошмар и ужас прояснится. Он и сам толком не понимал, что ждал от этого Родиона, но почему-то верил, что именно он может пролить свет на происходящее. Эдуард завалился на свою шконку и закрыл глаза. Он снова и снова перебирал в памяти то настоящее, то прошлое и никак не мог уцепить ниточку, дёрнув за которую можно распутать весь клубок. Благо в камеру не селили оголтелых, отмороженных уголовников, никто не выражался, не блатовал и не куражился. Публика соседствовала пёстрая, но не беспредельная. Силком в душу к интеллигентному Гульбанкину никто не лез, у него была возможность отключиться от монотонного говора соратников по камере и углубиться в собственные мысли. Лишь одно напрягало — тяжёлый дым от дешёвых сигарет. Гульбанкин вдруг подумал, что идёт тем же путём, что и его дед, который отсидел в сталинских лагерях ни за что, по навету односельчанина полный срок. Неужели и ему уготована такая судьба? Эдуард реально оценивал свои силы, и отдавал себе отчёт в том, что не выдержит этот путь, просто сдохнет, как собака в колонии строгого режима, а за те деяния, которые ему приписывают, срок светит немалый. Только одно приходило на ум: надо откупаться! Вот именно сейчас и пригодятся царские червонцы! Не на то он планировал потратить этот капитал, ох не на то! Но выхода другого он не видел. Эдуард Аркадьевич не представлял, как это будет выглядеть технически, кто передаст деньги и кому? Подкупать надо всех и судью и прокурора, а может быть всех присяжных? Кому довериться в этой ситуации? От всех этих мыслей снова начало барахлить сердце. Он очередной раз подумал, как жаль, что встретил Александру так поздно. Со всеми дурацкими церемониями, условностями, свиданиями упустил время. Не в его возрасте конфетно-букетный период! Надо было брать быка за рога, вести Александру в ЗАГС и регистрировать брак. Сейчас хоть бы одна родная душа навещала его, а так, она ему никто и свидания им не положены. Воображение рисовало будущее тёмным и бесперспективным, в душе поселилась густая, как гудрон тоска. Эдуарду стало жалко себя и он позвал мать. В его сознании Бог и мать находились где-то рядом, и если он просил о чём-то маму, то значит он обращался к Богу. Она была невероятно добрым человеком поэтому должна попасть обязательно в рай, ну может не туда, но точно где-то неподалёку. Гульбанкин перевернулся на другой бок, в голове всплыла японская мудрость: «Если проблему можно решить, то не стоит о ней беспокоиться, если решить её нельзя, то и беспокоиться о ней бесполезно.» Эдик уснул глубоко и приснился ему иеромонах Фотий из шоу «Голос», который тихим голосом пел: «И будут ангелы летать над нашит домом…»

Друзья устроили себе пир горой. В вареничной, неподалёку от Управления, они заставили стол яствами. А роскоши той было всего ничего— вареники с квашеной капустой, картошкой и творогом, к этому подавались обжаренные кусочки ветчины, сметана, топлёное масло и кетчуп на любителя. Всё это струилось паром и благоухало аппетитным ароматом. За едой ни гу-гу о работе— правило такое. Однако сегодня безмерно радовался обеду только Рафик, он потирал руки и бегал глазами по столу, не зная с чего начать. Шапошников почему-то к еде был скучен, ел без аппетита, тыкая вилкой куда попало.

— Что-то ты, брат, невесел сегодня? — спросил Рафик с набитым ртом.

— Кажется, мы где-то совершили ошибку.

— Ты о чём вообще?

— О Гульбанкине. Это не он убийца. Кого-то мы упустили. Преступник или преступница рядом.

— Послушай, мы сделали всё, что смогли, сегодня закончу с бумагами и завтра передадим дело в суд. Пусть они разбираются в виновности или невиновности бизнесмена. Дело закончено. Точка!

— Ишь ты какой прыткий, как понос! — разозлился Шапошников. — Это именно наше дело отработать все версии, а когда исчезнут все сомнения, тогда и приговор можно выписывать.