Час ведьмы

Мэри Дирфилд и ее родители встретились с Ричардом Уиллардом в полдень, пока он не ушел обедать. Они нашли магистрата в новом здании, называвшемся «Городская ратуша», — массивном деревянном строении, которое всего два года назад общими усилиями возвели в начале главной улицы. Это было трехэтажное здание с симметричными куполами, огромными трубами и широкими стрельчатыми окнами на последнем этаже. Купола огибала огороженная перилами терраса, с которой можно было любоваться, как город за каких-то три десятилетия успел расползтись во все стороны от побережья. (Мэри вспомнила, что год назад они с Томасом стояли на недавно возведенном балконе и в тот раз она обратила внимание, что Бостон похож на волну, которая только наползает на землю и никогда не отступает. Томас поправил ее, сказав, что волны приносят только водоросли, мертвых лобстеров и остатки затонувших кораблей.) Сегодня магазинчики на площади снаружи пустовали, и помост для наказаний был свободен. Солнце плыло среди белых облаков, похожих на пушистые комки шерсти, их тени темными лужицами наползали на камни мостовой.

Губернаторский совет собирался на втором этаже, где располагались два больших зала. Сегодня заседаний не проводили, губернатор был в отлучке, поэтому в здании стояла тишина, только несколько членов управления и один-единственный писарь заполняли прошения для Ричарда Уайлдера. На втором этаже было еще несколько кабинетов, в том числе тот, что обычно оставался запертым: там хранились бумага, перья, чернила и перочинные ножи. У Уайлдера был ключ, так что он провел посетителей в эту комнату, чтобы они могли поговорить приватно. На стенах здесь висели крючки и полки, в центре стоял стол, но не было ни одного стула или скамейки. На одной полке лежало три копии «Общего свода законов и свобод, действительных для жителей Массачусетса».

Магистрат был мужчиной высоким, настолько худым, что выглядел почти тощим, и лысым, если не считать опушки из белых волос за ушами и на затылке. Ему было шестьдесят лет, и в колонии он жил практически с самого момента ее основания. Он приехал в 1634-м, спустя всего четыре года после того, как первые корабли бросили якорь у Бостона. Друг как губернатора, так и его заместителя, Уайлдер служил в Совете с 1650 года. У него было вытянутое лицо, под стать телосложению, что бросалось в глаза еще и потому, что он не носил ни бороды, ни усов. Заметив, что стало холодать, Уайлдер снял с крючка плащ и завернулся в него.

Джеймс Берден жестом указал на руку Мэри и попросил дочь рассказать Ричарду о том, что с ней сделал Томас. Магистрат слушал ее, периодически задавая вопросы или уточняя детали. Когда Мэри закончила, Уайлдер повернулся к ее отцу и спросил:

— Вилки? Вилки с тремя зубьями? Зачем, Джеймс?

— Ты наверняка знаешь, что губернатор Уинтроп приобрел одну для себя. В Библии нигде не сказано, что это запрещено, — ответил тот. — Ты еще не опробовал их?

— Нет.

— Я пошлю тебе набор. В качестве подарка.

Мэри чувствовала, как пульсирует ее горячая рука, и пожалела, что здесь нет стула, на который она могла бы присесть. Бостон не мог тягаться площадью с Лондоном, и она постоянно ходила по мощеным улицам, но выбилась из сил, пока дошла до дома родителей, а затем сюда. Она была бы рада даже просто облокотиться на стену с крючками. Она не знала, как и реагировать на то, что в первую очередь магистрата заинтересовало решение ее отца привезти в Бостон трезубые вилки.

— Сначала мы поговорим со священником, — ответил Уайлдер. — Моя жена не обрадуется, если у нас в доме появится не освященный преподобным Нортоном предмет с тремя зубьями.

— Да, разумеется, — кивнул Джеймс Берден. — Он очень набожный и рассудительный человек.

— Скажите, кто из магистратов заключал ваш с Томасом брак? — спросил Уайлдер у Мэри.

— Сэмюэл Проуэр. Он скончался два года назад.

— Мне его не хватает. Хороший был человек.

— Это так, — согласилась Мэри.

— Развод — непростая задача. За все годы, что я живу здесь, могу припомнить совсем немного прецедентов.

— А при каких обстоятельствах? — спросил ее отец.

Уайлдер тяжело вздохнул и протер глаза.

— Первой была Элизабет Люксфорд. По-моему, это было в 1638-м. Нет, в 1639-м. В год засухи. У ее мужа, чьего имени я и не припомню, уже была жена в Англии. Суд одобрил прошение Элизабет, заковал ее мужа в кандалы и приговорил к огромному штрафу. Впоследствии его отослали. В 1644-м суд одобрил развод Анны Кларк, когда ее муж сбежал — покинул колонию, — чтобы жить во грехе с другой женщиной.

— А другие? — спросила Мэри.

— С тех пор как я стал членом суда, мы одобряли прошения в случаях прелюбодеяния или ухода из семьи: Марджери Норман, Дороти Петер, Доркас Холл. Ну и недавно случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Джордж и Джоанна Хальселл, — с видом человека, посвященного в дело, кивнула мать Мэри.

— Да, — ответил Уайлдер. — Вы их знаете, Присцилла?

— Нет. Мне известно только то, что говорят люди.

Уайлдер кивнул.

— Я бы удивился, узнай я, что вы поддерживаете общение с подобными людьми.

— Прошу вас, расскажите мне об этом случае, — попросила Мэри.