Час волка

Скоро это закончится, подумал Блок. Тогда они уберутся из этого гадюшника, вернутся в «Рейхкронен» и…

Постойте-ка.

Блок всмотрелся в маленький огонек на каминной решетке, где свертывался и догорал лист бумаги. Франкевиц совсем недавно что-то разорвал и бросил на решетку, и оно сгорело еще не полностью. В сущ— ности, Блок увидел кусочек того, что было нарисовано на бумаге: это было похоже на лицо человека с прядью темных волос, свисавших на лоб. Остался лишь один выпученный карикатурный глаз, остальное уже сгорело.

Это был знакомый рисунок. Слишком знакомый.

Сердце у Блока тревожно забилось. Он залез в золу и вытащил кусок бумаги. Да. Лицо. — То самое — лицо. Нижняя часть выгорела, но острая переносица была хорошо знакома. В глотке у Блока пересохло. Он пошарил в золе, нашел еще один не сгоревший кусок бумаги, на котором оказалось изображение стальной брови, прикрепленной заклепками.

— Отставить, — прошептал Блок.

Был произведен еще один удар ногой. Франкевиц не издал ни звука.

— Отставить! — заорал, вскакивая, Блок. Бутц удержался от следующего пинка, который размозжил бы Франкевицу череп, и отступил от тела.

Блок привстал на колено рядом с Франкевицем, ухватил его за волосы и оторвал его лицо от пола. Лицо художника превратилось в сюрреалистическое изображение, раскрашенное в синие и фиолетовые тона. Из разбитых губ свисала окровавленная вата, а из разорванных ноздрей бежали струйки крови, однако Блок слышал слабое хрипение легких Франкевица. Этот человек все еще цеплялся за жизнь. — Что это? — Блок сунул куски бумаги в лицо Франкевицу. — Отвечай! Что это? — До него дошло, что Франкевиц говорить не мог, тогда он положил бумагу на пол, избегая крови, и стал вытаскивать вату из его рта. Это была грязная работа, и Блок с отвращением нахмурился. — Держи его голову кверху и открой ему глаза! — приказал он Бутцу.

Адъютант вцепился в волосы Франкевица и попытался силой расцепить веки. Один глаз был уничтожен, вмятый глубоко в глазницу. Другой был налит кровью и выпучился, как будто передразнивая карикатурный глаз на куске бумаги, который держал Блок. — Смотри сюда! — приказал Блок. — Ты меня слышишь?

Франкевиц тихо застонал, мокрота булькала у него в легких.

— Это копия той работы, которую ты сделал для меня, верно? — Блок держал бумагу перед лицом человека. — Зачем ты это нарисовал? — Непохоже было, чтобы Франкевиц нарисовал это для собственной забавы, и поэтому тонкие губы Блока задали следующий вопрос. — Кто видел это?

Франкевиц кашлянул кровью. Его глаз дрогнул в глазнице и уставился на куски обгоревшей по краям бумаги.

— Ты сделал этот рисунок, — продолжал Блок, как будто разговаривая с ребенком-дебилом. — Зачем ты сделал рисунок, Тео? Что ты собирался с ним делать?

Франкевиц уже не смотрел, но пока еще дышал.

Так они ничего не добьются. — Да пошли они все к черту! — проговорил Блок, вставая и проходя по комнате к телефону. Он поднял трубку, тщательно вытер ее рукавом и набрал четырехзначный номер. — Это полковник Эрих Блок, — сказал он оператору. — Соедините с врачом. Живо!

— Пока он ждал, он еще раз рассмотрел бумагу. Сомнений не было: Франкевиц воспроизвел рисунок по памяти, а потом пытался его сжечь. Этот факт поднял в мозгу Блока тревогу. Кто еще видел этот рисунок? Блок должен был это знать, и единственным способом узнать это было сохранить Франкевица живым. — Мне нужна скорая помощь! — сказал он гестаповскому военному врачу, подошедшему к телефону. Он дал ему адрес. — Приезжайте как можно быстрее! — почти прокричал он и повесил трубку. Блок вернулся к Франкевицу, убедиться, что тот еще дышит. Если сведения умрут вместе с этим уличным художником-гомосексуалистом, тогда собственную шею Блока обнимет петля. — Не умирай! — приказал он Франкевицу. — Ты меня слышишь, подонок? Не умирай!

Бутц сказал: — Господин? Если бы я знал, что вы не хотели, чтобы я убил его, я бы так сильно не бил.

— Ничего. Давай выйди и дождись скорой помощи. — После того как Бутц процокал на улицу, Блок обратил внимание на холсты, стоявшие у мольберта, и стал их перебирать, откладывая в сторону, боясь отыскать какой-нибудь рисунок, подобный тому, что сжимал в кулаке. Он ничего не нашел, но это его не успокоило. Он проклинал свое давнее решение не уничтожать Франкевица, но ведь была вероятность, что понадобилась бы еще подобная работа, и довольно было одного художника для такого задания. Франкевица на полу охватил приступ кашля, и он сплюнул кровью. — Заткнись! — заорал Блок. — Ты не умрешь! Мы сможем удержать тебя живым! А затем мы все же тебя убьем, так что заткнись!

Франкевиц подчинился команде полковника и впал в беспамятство.

Гестаповские хирурги склеят его, размышлял Блок. Они скрепят кости проволокой, зашьют дыры и вставят суставы на место. И тогда он станет лучше прежнего Франкевица, а наркотики развяжут ему язык и заставят говорить: зачем он нарисовал эту картинку и кто ее видел. Они слишком далеко зашли со Стальным Кулаком, чтобы позволить провалить такую затею этой лежащей на полу отбивной.