Час возвращения

Грохнул выстрел. Оступившийся стрелок покатился с крыши, закричал пуще медведя. А тот, раненный в плечо, стал искать спасения не в близком лесу, а за решеткой. Обливаясь кровью, он ломал дверь. Пока летел на землю, мысленно уже простившийся с жизнью первый стрелок, второй дуплетом прервал жизнь бурого бедняги. А тот, что грохнулся на утоптанный до железной твердости снег, едва успев вскочить, бросился прочь, с испугом оглядываясь на бурый ком, ветошью валявшийся у решетки. Другой же до сумерек просидел на крыше — ведь некому было поставить лестницу. Служители, не желая быть свидетелями бездарной охоты, не сговариваясь, ушли.

Сардан ночью, светлой от звезд, чуя запах крови, выл неугомонно и страшно. Но он не понял, что произошло по ту сторону решетки, потому что еще никогда не слышал ружейных выстрелов и не знал их разрушительной силы.

Он отходил от людей. Но никогда от них не отойдет до конца — ему не хватит дней своих, чтобы разобраться в причудливом, безобразно испорченном его мире.

Как он ошибся однажды, не доверив обонянию, а положившись только на цвет. Это и сбило с толку матерого зверя — серое пальто, как у Ромки, и безбоязненность, с какой он вошел в вольер, стал один на один с ним, навел какую-то трубку и начал двигать рукой, и трубка не страшно заурчала, как волчонок. В смятенном мозгу волка возник брат с его выдумками в часы игр, и Сардан подумал, что все это вдруг вернулось, и будет веселая свалка, катание по земле. Разгоряченное лицо, которое он лизал, и такие пахучие руки его, которые он бережно брал в свою пасть.

Сардан одним прыжком оказался рядом с оператором местного телевидения, крутанулся у его ног, огромный и страшный, вскочил, бросил лапищи на его плечи, стал лизать его лицо, уши, руки, стекло его трубы — благо, что оно не пахло так ужасно, как вся остальная труба.

Бедный, бедный оператор… Полуживого от страха, мокрого от пота и волчьей обильной слюны, его вытащили из вольера.

Волк вскоре понял свою ошибку, и, как всегда, исчез, будто привидение. Молодые волчата бросились к нему навстречу, но он грозно зарычал, и они упали на землю, вжались, стараясь стать незаметными, а тех, кто подбежал ближе, хватая за загривки, разметал по сторонам.

Тайна незаметно отошла под большую ель, оглянулась, повиляла хвостом, но Сардан не обратил на нее внимания.

…Вика Сунцова, не знаю ее новую фамилию по мужу, семь лет прожила на Дальнем Востоке, работая в Сихотэ-Алинском заповеднике. Для меня, когда я узнал об этом, само название звучало таинственно — оно было связано с давним небесным чудом, огромным железным метеоритом, упавшим в дремучей тайге. В юности с упоением читал все, что касалось его, особенно об экспедиции Кулика. Непременно хотелось попасть туда, но дороги мои проходили где угодно, только не в той стороне. И то, что Вика работала там, многое говорило о ее характере.

Семь долгих лет, и вот она ехала в Приуральск. Ее волновала предстоящая встреча с родиной, с детством. Она думала и о встрече с Сарданом. Знала, что жив, но вот узнает ли ее? Осталось ли хоть что-то в его зверином сердце о ней? Или волки не могут хранить дружбу? Смешно было думать о каком-то зверином чувстве, к тому же зверем этим был суровый волк. Наверно, он отошел от людей, презрел их и ее в том числе. Ведь говорил же Петр Петрович… Но ей почему-то очень хотелось, чтобы волк узнал ее.

Он был неузнаваем — огромный, красивый, гордый и усталый, но она узнала его. Это был тот же косолапый неуклюжий малыш, который спал у нее в ногах в хижине, что приютилась в лесном селышке Залив. Она не думала, что один вид его так взволнует ее. Взволнует его невозмутимость. Сам по себе вырвался крик: «Сардан! Сарданок!» И она, не чуя под собой ног, метнулась к вольеру. А волк стоял, приподняв голову и распушив хвост. Губы его подрагивали, чуть приоткрывая белые страшные клыки. То ли зарычит он сейчас, то ли улыбнется единственный раз в истории хищного рода.

— Сардано-о-ок…

И она бросилась к волку, ударилась о сетку. И опомнилась: их разделяло железо, волк несвободен, как и она несвободна встретиться с ним. Она повисла на сетке, как распятая. Сквозь чуждый запах духов зверь услышал ее, только ее запах и, не унижая себя ползаньем на брюхе, хотя едва удержался, чтобы отбросить свои гордые предрассудки, но не отбросил их, а красивым, нетерпеливым прыжком оказался возле сетки. И тоже забыл, что она разделяет их, потому что прыжок был не рассчитан — и сетка толкнула его в грудь. И тут, будто замаливая свою вину, он упал на землю, крутясь и повизгивая, вскочил, встал на задние лапы во весь свой большой рост, и, содрогаясь от волнения, стал лизать ее лицо, уши, руки, ее одежду.