Чаша ярости: Мой престол - Небо

– Из-за этого? - Иешуа смотрел на нее непонимающе. Казалось, глаза его находились здесь, а взгляд блуждал где-то далеко, быть может - совсем в другом мире, до которого Хартман не умел достать. - Из-за чего? О чем ты? - еще два "нездешних" вопроса, и вдруг взгляд вернулся, соединился с глазами, Иешуа непонятно зачем погладил Мари по щеке кончиками пальцев, обернулся к полю и негромко приказал: - Хартман, ко мне!

Хартман услышал. Впрочем, для этого слова не требовались. Хартман повернул голову, увидел догнавших его гостей, помахал им рукой.

И Мари и Иешуа легко услыхали слова, прозвучавшие внутри них. Для Иешуа это было привычно и удобно, для Мари - непривычно, но - без неожиданностей.

– Я сейчас не один, предок, - вот что они услыхали. - Нас - со мной, триста двадцать девять. Справишься со всеми?.. Спускайся, если смелый. А девочку свою оставь, пожалей, она - ни при чем. А то мало ли: триста с лишним стволов на поле, а стрелять, как ты догадываешься, умеют все.

– Останешься? - Иешуа взглянул на Мари.

– Как же! Еще чего! А это он видал? - Показала далекому Хартману хамски торчащий средний палец на правой руке и понеслась по ступеням вниз - к полю.

А Иешуа ее опередил: исчез и в то же мгновение появился рядом с Хартманом. Спросил, улыбаясь:

– Похоже, мы перешли на "ты", потомок? Идет... Триста двадцать девять, говоришь? Да хоть тысяча! Прикажи им встать и взять оружие.

– Зачем? - поинтересовался Хартман. - Ты хочешь их повести за собой? Это вряд ли получится. У солдат не может быть двух командиров, да и мне ты не командир, назаретянин. Да, ты сильнее меня, не исключаю - намного сильнее, но справиться с цепью - это и тебе не по силам. А значит - никому.

– С цепью?- заинтересованно спросил Иешуа. - Ты это так называешь... Любопытно... Но ведь рабочий мозг здесь - только твой, а остальные...

– Остальные - усилители, - торжествующе перебил его Хартман. - Это мое открытие, только мое! Даже ты не догадался о нем, ты - великий и мудрый. Хотя мог. Много раз мог. И когда кормил пять тысяч безмозглых хлебами и рыбами. И когда наставлял на Путь истинный свой малый синедрион - семьдесят учеников, посланных тобой на Божий промысел по землям Израильским. Думаю, там были неглупые ребятки... И уж тем более всякий раз, когда общался со своими Апостолами. Уж их двенадцать мозгов - вполне достойных мозгов, полагаю! - ты легко мог замкнуть в цепь, и образовалась бы немалая сила из твоего мозга-индуктора и двенадцати мощных усилителей. Во всяком случае, достаточная, чтобы справиться в Гефсимании со стражниками Кайафы. И жив бы остался, ушел бы... А если бы пять тысяч усилителей да в Иерусалим в дни Песаха, а?.. Представил?.. Ты бы этот хренов Храм ко всем чертям разнес! В песок перемолол бы! И не просил бы пощады у Господа... Показать - как перемолол бы? - Он не стал дожидаться ответа, сразу застыл, вытянулся стрункой, закаменел лицом.

Иешуа услышал, как сквозь защитный блок, вовремя и умело поставленный Хартманом, пробивалось что-то могучее, темное, угрожающее.

Неожиданно Мари легонько взяла Иешуа за руку: видно, тот, кто внутри, малость запаниковал.

Дети на поле немедленно встали - слаженно, четко. Так же четко и слаженно, будто выполняя элемент какого-то спортивного парадного действия, вполне уместного на стадионе, подняли к низкому небу руки - автоматы остались на траве, - зацепились друг за друга пальцами...

Тишина висела - как туман поутру: липкая, непрошибаемая.

И внезапно в этот туман ворвались звуки: скрежет железа, треск ломающихся бетонных конструкций, грохот падающих на землю глыб.

Чаша стадиона вокруг поля, как хрупкая фарфоровая чашка, легко и скоро рассыпалась на части, превратившись в руины, в осколки, в пыль. Как после прицельного бомбометания: где-нибудь на Балканах, на бесконечно сражающихся Балканах - в двадцать втором веке, сегодня. Как после землетрясения: где-нибудь в Лос-Анджелесе - в конце двадцать первого, или в Ашхабаде - в середине двадцатого. Как после извержения вулкана - где-нибудь в Помпеях, в первом веке. И там же, в первом - разрушенный артиллеристами Тита Флавия Храм, который упрямо не поддался Иешуа.

Цепи не хватило?..

Да кому она всерьез нужна - эта дурацкая цепь... .

И внезапно - как финальный аккорд этого варварского праздника Разрушения на давно мертвом стадионе, придуманного и поставленного сумасшедшим режиссером с помощью трех с лишним сотен марионеток во плоти и крови, -немедленно взлетели в небо три с лишним сотни маленьких, легко умещающихся в детских руках автоматов, соединились на стометровой высоте в некую хитрую пирамиду, зависли и выдали длинный, слаженный и оглушительно громкий залп в серые мокрые облака, и закономерно смертельный залп этот разорвал их на части, раскидал ошметки по сторонам, открыл бледное, едва голубое небо, и солнце на небе открыл - все-таки существующее в этом паскудном мире, все-таки живое, все-таки горячее.

Если продолжать терминологию спортивного праздника, то скажем так: его завершил фейерверк, зажегший ритуальный огонь, не исключено - олимпийский.