Чаша огня

Святое небо! Как жить дальше? Как я покажусь на глаза товарищам из института, если даже в присутствии совершенно незнакомых людей чувствую себя невыносимо? Нет, я даже не могу себе представить, как приду в институт, как посмотрю в глаза Бебе, Артуру и другим… Хотя, у Бебы я возможно и найду понимание… Нет, нет! Она тоже никогда не простит меня! А завтра всему Городу станут известны моя подлость и малодушие, станут известны всей Земле! И повсюду меня будут встречать презрительные холодные взгляды и недобрый шепот в след: «Смотрите! Этот человек убил своих товарищей! Позор ему и вечное проклятие!» Уже завтра весь мир станет для меня чужим!..

Я остановился и в ужасе схватился за голову. Как быть? А Юли?.. Нет, только не она! Объяснение с ней будет самым тяжелым и страшным для меня… для нас обоих. И ее я теперь потерял, потерял навсегда! Поэтому скорее, скорее уйти, исчезнуть из этого мира — светлого и счастливого — затеряться среди звезд, чтобы не бросить тень порицания и на свою любимую. Пусть это будет моим наказанием за содеянное. Пути к прошлому отрезаны навсегда!

* * *

Мы сидели с Владом Стивом под раскидистыми вишнями в его саду, сидели, молча, не глядя друг на друга. Солнце стояло высоко в зените, но мне казалось, что оно совсем не греет, а даже наоборот. Стив, склонившись вперед и упершись локтями в колени, чертил на песке тонким прутиком какие-то линии и круги. Рука его двигалась неуверенно и медленно. Было видно, что думает он совсем о другом, и от этого рисунок на песке становился все более неопределенным. Некоторое время я безучастно следил за его движениями, прекрасно понимая, как ему сейчас тяжело, наверное, тяжелее, чем мне. Ведь он верил в меня, а я предал его, не оправдал его надежд. Но я не мог не придти к нему. Он был мне, как отец, и у него я надеялся найти поддержку, так необходимую мне сейчас.

И вот мы сидим рядом и молчим. Хорошо, что в доме нет Юли. Я не знаю, как бы все обернулось, если бы она была здесь. Стив знает о случившемся. Она не знает ничего.

— Что ты думаешь делать дальше? — вдруг спросил он, не оборачиваясь и не меняя позы.

Я промолчал, не зная, что ответить своему начальнику. Сказать правду не поворачивался язык, а врать не хотелось и не имело смысла. Стив задумчиво очертил на песке круг и воткнул в центр его свой прутик. Сказал все так же негромко:

— Ты понимаешь, что теперь тебя ждет суд?

Голос его был спокоен, но я чувствовал напряжение, которое он с трудом скрывал.

— Да, понимаю… Я готов к этому.

— Готов?

Стив поднял на меня потускневшие глаза. Он хотел еще что-то сказать, но замолчал. Снова отвернулся, глядя в песок. Я знал, о чем он хотел меня спросить, но Стив молчал, молчал и я. У меня больше не было сил ни о чем думать. Я закрыл лицо руками и опустил голову. Вдруг почувствовал, как тяжелая рука моего начальника легла мне на плечо.

— Сынок!

Я вздрогнул от неожиданности. Поднял на него глаза. Он смотрел на меня с тоскливой грустью, но лицо его смягчилось.

— Ты совершил непоправимую ошибку, — медленно заговорил он, казалось, с трудом произнося слова. — Работник ОСО допустивший гибель людей, не сумевший защитить их жизнь, должен быть осужден первым — непререкаемо и сурово! Часть твоей вины лежит и на моих плечах. Никто и никогда не снимет ее с меня… Но мы — ты и я — простые люди. Нам свойственно ошибаться, поступать неверно, совершать глупости и безрассудные поступки. Мы с тобой не боги — холодные, надменные и рассудительные. Мы созданы из плоти и крови. Я хочу, чтобы ты понял это, и еще я хочу, чтобы ты знал — мое сердце всегда будет с тобой!

Он замолчал, словно неожиданно подступивший к горлу ком мешал ему говорить. Я и сам чувствовал, как непрошеные слезы навертываются мне на глаза. Стив справился с волнением и снова повернулся ко мне.

— Ты дорог мне и поэтому я прошу тебя — прошу, как отец — не делай вновь опрометчивого шага. Подумай и хорошенько все взвесь, прежде чем принимать окончательное решение. И помни, твои друзья рядом с тобой, и ты всегда можешь рассчитывать на них… А теперь иди… Иди! Тебе нужно побыть одному, и еще раз все обдумать. Жизнь иногда дает трещину, сынок, но в твоих же силах заживить все раны.

Он крепко пожал мне руку и медленно пошел к дому.

Я вернулся к себе в коттедж и бессильно опустился на мягкий низкий диван в гостиной. Перед глазами на потолке плясали пятна солнечного света, лившегося через распахнутые настежь окна и двери. Было видно, как колышутся на ветру ветви сирени в саду за окном. Причудливый бег теней на стенах и потолке окончательно смешал все мои мысли. Я закрыл глаза, вслушиваясь в шелест листвы снаружи.

Прошло, наверное, полчаса или больше (я потерял счет времени), прежде чем на дорожке в саду послышались чьи-то быстрые шаги. Я открыл глаза и посмотрел в сторону входной двери, где пылал могучий поток солнечного света. Внезапно его загородила гибкая тень, и сердце мое сжалось от боли.

Юли стремительно и легко ворвалась в гостиную и сразу же бросилась ко мне.

— Максим!