Чаша огня

Мне стало жутко от этих мыслей. Захотелось кричать, звать на помощь, но язык точно высох во рту, и вместо него был какой-то отвратительный колючий комок. Я почувствовал, что задыхаюсь. «Уж не сон ли это?» — мелькнула мысль, и тут же серую пелену пронзил ослепительный луч солнца, озарил сумрак радостным светом, за ним второй, третий… Острые стрелы света вонзались в серую медузу, раскинувшую над нами свои щупальца, и она дрогнула, испуганно метнулась в дальние уголки комнаты. Уже не было прежнего холодного мрака, не было страха. Отблески солнечных лучей заиграли ослепительными искрами в глубине хрустального шара, висевшего на потолке, поплыли оранжевыми волнами по его поверхности.

Я взглянул на Юли. Она лежала на боку, спиной ко мне. Волосы ее разметались по подушке, и в них вспыхивали крохотные искорки, точно звезды, загорались на ночном небе. Я осторожно склонился к ней и коснулся их губами, затем поцеловал ее горячее гладкое плечо, шею, там, где она переходила в плечо. Она не проснулась, не почувствовала моих прикосновений. Чуть припухшие губы ее слабо улыбались во сне. Наверное, ей снилось что-то хорошее. Плотно смеженные ресницы едва вздрагивали, а под глазами проступали почти не заметные лиловые тени. На лице ее было столько радостного блаженства и восторга, что я невольно тоже улыбнулся, наблюдая за ней. Сон ее был безмятежен и тих, как сон ребенка.

«Нежный цветок, потянувшийся к солнцу, которому суждено погаснуть…» — на память пришли строки какого-то поэта. Я постарался отбросить от себя эти мысли. Сейчас не хотелось думать о плохом. Хотелось хоть немного побыть в предрассветных сумерках наедине с моей любимой, наслаждаться ее красотой и нежностью. Пусть плохие мысли придут потом, с рассветом, когда встанет солнце. Сейчас я буду упиваться этой тишиной, этим спокойствием.

Я осторожно взял руку Юли и поцеловал по очереди все ее пальцы. Она тихо вздохнула и пошевелилась. Еще окончательно не проснувшись, сделала вялый жест рукой, проводя запястьем по лбу. Медленно повернулась на спину. Я встретил ее туманный со сна взгляд и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Я лег рядом с ней. Она приподнялась на локте и легла на меня грудью. Волосы упали ей на лицо. Она убрала их и положила руки мне на плечи. Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова, — всякие слова были бы сейчас лишними. Я чувствовал, как бьется ее сердце рядом с моим, как волнующе горячо ее обнаженное тело. А она внимательно изучала мое лицо, словно впервые увидела его сейчас, и загадочно улыбалась. Потом она крепче прижалась ко мне и приблизила свое лицо к моему лицу, так, что я ощущал ее дыхание на своих губах.

Теплая волна нахлынула на меня, наполнила сердце до краев. Я прикоснулся губами к ее губам, забывая обо всем на свете. Никогда я не думал, что в таком легком касании можно ощутить гораздо больше, чем в самых жарких и страстных поцелуях. Я наслаждался этим трепетным соприкосновением наших губ бесконечно долго. Ее губы едва заметно шевелились, ускользали от меня и возвращались снова, вливая в меня ее горячее дыхание.

Юли слегка приподнялась на локтях, шепнула:

— Я никогда не думала, что это бывает так…

Она замолчала, рассеянно улыбаясь, и думая о чем-то своем.

— О чем ты?

Она взглянула на меня, улыбнулась печально и нежно. Ласково провела рукой по моим волосам, но ничего не ответила.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, милый!

Мне почему-то не хотелось, чтобы она называла меня так сейчас.

— Спасибо тебе! — сказала тихо. — Этой ночью я была счастлива, как никогда в жизни! Это совсем другое, нежели в храме, во время обряда Шораши-Пуджа… Наверное потому, что озарено нашей любовью? Но я не похожа на гетеру, ведь, правда?

Сколько нежности и преданности было сейчас в ее глазах! Но ночная сказка исчезала с пугающей быстротой. Юли еще не осознавала этого, она все еще была во власти ночного дурмана. Каждая частица ее горячего тела еще была полна желания близости со мной. Как головокружительна глубина ее глаз!.. И как трудно смотреть в них сейчас, когда час расставания так близок!

Я выдавил из себя улыбку, и ее пристальный взгляд слегка смягчился. Нет, не могу я больше смотреть в ее глаза, не могу от нее ничего скрыть! Я повернул голову, отводя в сторону взгляд, и стал безучастно разглядывать золоченый край оконной рамы, там, где стекло уже начало розоветь в лучах нарождавшейся зари. Мы молчали, и молчание это становилось с каждой минутой все тягостнее. Наконец, я решился заговорить первым.

— Светает…

— Да, — согласилась она. — Солнце скоро взойдет.

Я взглянул на нее. Выражение ее глаз изменилось. В них появилось что-то незнакомое, — тревожное и печальное.

— А папа сейчас там один… — после некоторого молчания, то ли с грустью, то ли с сожалением сказала она.

— Ты не сказала ему куда пойдешь?

— Нет. Все вышло так… так… в общем, он не знает… но, наверное, догадывается.

— Возможно, — согласился я, особо не задумываясь над этим, а так, чтобы не молчать.

— Максим! — позвала Юли.

— Что?

— О чем ты думаешь?

— Так… ни о чем.

— Неправда. Я же вижу!

— Что?