Чаша отравы

— Советские люди единственные за многие тысячелетия практически попытались построить совершенно другой мир, причем в масштабах всей земной цивилизации. Пока у них этого не получилось. Но их опыт пригодится в следующий раз. Советский Союз раз и навсегда объявил человечеству, что у него есть альтернативный путь развития. И этого уже никогда не вычеркнуть из истории. Утверждать, что общество, основанное на более совершенных принципах, нежизнеспособно, поскольку СССР развалился, — это то же самое, что утверждать, что если самый первый самолет пролетел немного и упал, то значит, и авиация невозможна. Претерпевая такие падения, накапливая энергию и напрягая усилия для новых взлетов, человеческое общество сквозь тернии восходит на новые рубежи. Опираясь на минувший исторический опыт и творя на научной основе будущее для всех, по этому пути к новым звездным высотам пойдут новые люди — либо мы, либо наши более или менее далекие потомки. Это поколение — поколение новых советских людей — грядет неизбежно. Благодаря им невозможное станет возможным. Их усилиями, их жертвами, их дерзаниями возродится наша свобода.

Автор завершил повествование, и пошли титры.

— Неплохо, говорю как журналист, — сказал Дашкевич. — Как я понимаю по титрам, автор всё это сделал один? И текст, и монтаж? Да, труд, достойный уважения. А кто это, кстати?.. Нет, мне его имя и фамилия ни о чем не говорят. А тебе, Вань?

— И мне тоже. В левом движении, во всяком случае, он неизвестен, по крайней мере, широко... Может, даже псевдоним... Да, это не Стёпин, не Худой, поэтому фильм так и останется малоизвестным, и тысячу просмотров за год, скорее всего, не наберет... Но сделан искренне, берет за душу...

— А почему его не будут смотреть? — поинтересовался Игнатенко.

— Я называю это «закон Вавилова». Был такой малоизвестный в свое время советский композитор Владимир Вавилов. Более того, о том, что он композитор, узнали только после его смерти. Самое знаменитое его произведение — песня «Город золотой». Все ее слышали хотя бы раз... Если только Рахим... А, ты тоже... Ну, тем более... На мелодию, которая первоначально была опубликована Вавиловым как принадлежащая средневековому композитору Франческо да Милано, поэт Анри Волохонский, не зная пока этих авторских тонкостей, написал стих, имея в виду, очевидно, библейский рай, небесный Иерусалим или что-то в этом роде... Сие обрело, как мы видим, огромную популярность. А почему? Догадайтесь-ка...

— Ну, так было подписано именем реального известного композитора, классика, да еще и из тогдашнего центра цивилизации и культуры... — сказал Денис. — Я так думаю.

— Абсолютно правильно думаешь. Вавилов был самоучкой и публиковал свои весьма талантливые произведения, приписывая их различным известным авторам, и нашим, и не нашим. Исполнял их на концертах — представляя точно так же. И в этом, наверное, был смысл — если бы честно сказал, что это его композиции, то восприняли бы кисло. А тут — такие имена, такие страны, такие эпохи. Время-то было уже позднесоветское...

— В смысле... — не понял Дашкевич.

— Как бы это объяснить... Ну, по мере развития советского социализма можно заметить, что общество всё дальше отходило от революционной, новаторской культуры и эстетики — напротив, получая всё усиливающееся удовольствие от всего, что связано со стариной, на самом деле олицетворяющей классовое общество. Неприкрытый интерес к монархическим порядкам и вообще имперскому антуражу. В Эрмитаже, он же Зимний дворец, было такое большое панно, по сути, уникальная карта — Советский Союз с его просторами, прорывами, достижениями. Так его еще даже до перестройки убрали, заменили на традиционную, царскую композицию — мол, всё должно быть в едином стиле. Культурные авторитеты, соответственно, остались только те, что жили в прошлом. Наши, не наши — неважно. И отнюдь не, скажем, дореволюционные прогрессивные деятели, сочувствовавшие народу.

— Хм... — сказал Игнатенко. — А почему?

— Диалектика. Советский народ действительно обрел полные хозяйские права и собственность. И решил, что ко всему лучшему в сфере культуры, что создано было в интересах тех, прежних, хозяев, оно таким же образом сопричастно. Причем сопричастно не так, чтобы получать эстетическое удовольствие, а именно с принятием ценностей и авторитетов тех эпох. Люди были тогда еще убеждены, что блага, имеющиеся у них, никто уже не отнимет. Но неумолимая история преподнесла им жестокий урок. А именно — принимая ту этику, эстетику и ценности, невольно принимаешь и то, что классовое разделение, разделение на господ и рабов — это норма. Так-то вот. С этим шутки плохи.

— Ясно... — протянул Рахим.