Чаша терпения

— Наташа, — смело отрекомендовалась девочка.

— Простите… А как вас зовут? И почему вы меня знаете? — невольно улыбаясь и радуясь этой нежданной встрече, с волнением спросила Надежда Сергеевна.

— Я Гордиенко Андрей Филиппыч, — ответил незнакомец. — А это моя жена, Ольга Васильевна, а это дочь, тоже Наташа.

— Ну что это за счастье такое!.. Вы… сын Филиппа Степановича Гордиенко?

— Точно.

— И вы… пришли встречать…

— Вас, Надежда Сергеевна.

— Не ожидала. Признаюсь, не ожидала. Простите меня… Надо знакомиться… Вот так. — Она обняла, за плечи Ольгу Васильевну, поцеловала ее в обе щеки, потом сказала Андрею Филипповичу. — Пригнитесь-ка чуточку.

И когда он пригнулся, поцеловала его в щеку.

Вот так, нежданно-негаданно, с этой хорошей встречи началась ее жизнь в Петербурге. Андрей Филиппович с Ольгой Васильевной, конечно, и слышать не хотели о гостинице и меблированной комнате, а прямо-таки приказали ей жить у себя. Через два месяца Надежда Сергеевна устроилась на работу в городскую больницу, успокоилась, как вдруг…

Неожиданная, хотя и мимолетная встреча с Августом опять всколыхнула до самой глубины всю ее душу, разбередила зажившие уже было раны, и они начали вновь больно кровоточить…

Стоял морозный декабрьский день. Красное солнце уже висело ниже адмиралтейского шпиля, тускло светило городу сквозь сиреневую стужу.

Надежда Сергеевна шла по Невскому проспекту мимо Казанского собора, как вдруг услышала голос, который заставил ее вздрогнуть и быстро обернуться. На дороге в санях, стоявших рядом с тротуаром, сидел Август и какая-то некрасивая, с большим сизым напудренным носом в маленькими глазами женщина лет тридцати с лишним.

— Ну поверни же головку. Слышишь?! Вот так. Дома я тебя поцелую, — говорил Август.

— Это будет уже двенадцатый поцелуй. Запомни, — сказала женщина и посмотрела на Августа.

— Хорошо. Запомню.

— Смотри. Ты не любишь отдавать долги.

— Вот посмотри на Кутузова отсюда. Видишь?

— Да.

— Теперь поехали дальше.

Черные легкие сани, мгновенно, как птица, перепорхнули на новое место и снова остановились, теперь около памятника Барклаю де Толли, и Август опять что-то говорил своей спутнице, показывая рукой в белой перчатке то на бронзовую фигуру Барклая, то на Кутузова, словно в знак невнимания и легкого презрения чуть повернувших от саней свои бронзовые головы.

Затем сани скрылись, овеянные снежной пылью, будто укатили куда-то к чертям, в преисподнюю, а Надежда Сергеевна все стояла на месте, смотрела туда, где только что стояли сани.

«Так вот она… правнучка князя Сан-Донато… синий напудренный нос, похожий на репу… глаза малюсенькие, как у новорожденного ребенка… Август, Август…» — думала Надежда Сергеевна.

Невозможно представить, что было бы, если б Август увидел ее, встретился с ней взглядом. Хорошо, что сначала сани остановились у нее за спиной, потом она оказалась позади саней. Наверное, он бы выскочил из саней, бросил спутницу и больше к ней не вернулся. А может, он сделал бы вид, что не видит ее?.. Может, так оно и было? Но ведь она стояла к ним спиной, сгорбившись, съежившись, будто от холода, боясь, как бы Август не узнал ее со спины по фигуре. Она боялась этого, но в то же время ей хотелось обернуться, посмотреть на него, встретиться с ним глазами. Но она все-таки выстояла, поборола в себе это дьявольски сильное искушение, не оглянулась.

Дома заметили ее рассеянность, непривычную молчаливость. Но Надежда Сергеевна сослалась на усталость, на недомогание. Ночью приходилось притворяться, что спит, потому что Ольга Васильевна, просыпаясь, прислушивалась, вставала посмотреть, спит ли она. Но она не спала, не сомкнула глаз за всю эту долгую декабрьскую ночь. Только перед самым рассветом забылась какой-то болезненной дремой, и впервые за многие годы ей привиделся отец.

«— Ты ведь не можешь меня упрекнуть в том, что я сентиментален, — сказал он, вдруг возникнув из снежной пыли там, где стояли сани с Августом у Казанского собора.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, папа, — ответила она, почему-то пугаясь его.

— Мне жаль тебя, — опять сказал он.

— Но почему?

— Да ведь этот негодяй принес тебе одно горе… И вместо того чтобы возненавидеть его, ты продолжаешь его любить.

— Да.

— В этом твое несчастье.

— Да, я знаю.

— Тебе, должно быть, очень трудно?..»

Вместо ответа она громко застонала.

— Что с вами, Надежда Сергеевна? Что с вами? — с тревогой спрашивала Ольга Васильевна, стоя у ее кровати. — У вас что-нибудь болит?

— Нет… Ничего… Я видела сон, — сказала она, улыбаясь и приветливо, и виновато.

Несколько дней после этого Надежда Сергеевна боялась ходить по городу, опасаясь вновь встретиться с Августом. Но страх, смешанный в то же время с желанием встретиться, был напрасен, Август не встречался, и она была рада этому.

3