Чаша цикуты. Сократ

   — Он просил оракул. Он спросил: «Кто погибнет в ущелье Парнаса — едущий или идущий?» Оракул был таков: «Едущий станет идущим, идущий — безмолвно лежащим». Безмолвно лежащий скоро заговорит, а потому поторопись к нему, — посоветовала Арсиноя и, положив руку на плечо девочке, направилась с нею к утопающему в зелени плюща дому Пифии.

Сократ вернулся в Афинское пристанище.

Демарх лежал в доме — постарались Толмид и Хромон. Они сделали это по настоянию Софокла, который сказал, что Демарху на повозке во дворе холодно. Когда Сократ вошёл в комнату Демарха, Хромон сидел на ложе рядом с раненым и поил его из килика тёплой медовой водой.

   — Как он? — спросил Сократ.

   — Пьёт, — улыбнулся в ответ Хромон. — Спал, а теперь пьёт.

   — Я напою его сам, — сказал Сократ, беря из рук Хромона килик. — А ты займись обедом — все проголодались, наверное.

Хромон ушёл. Сократ поставил килик и, склонившись над Демархом, спросил:

   — Ты меня слышишь?

   — Да, слышу, — не открывая глаз, ответил Демарх.

   — А почему не смотришь на меня?

   — Чтобы не увидеть твой гнев.

   — Ты ничего такого не увидишь. Я спокоен. Я лишь хочу узнать, по какой причине ты напал на меня. Не советую тебе лгать, потому что в конце концов ты всё же расскажешь правду.

   — Ты станешь меня пытать? — спросил Демарх и открыл глаза.

   — Нет. Но оболганная правда мучает человека сильней, чем вонзаемый в грудь кинжал. В целле[105] храма, ты это видел, стоит гигантское яйцо, высеченное из красного гранитного монолита, оплетённое гранитными же ремнями, на котором сидят два золотых орла. Это Омфалос, центр мира. Орлы Зевса, вылетевшие одновременно с восточной и западной окраин мира, встретились над этим камнем. По всем направлениям от Омфалоса до окраин Вселенной расстояния равны. Так что и мы — я и ты — находимся в центре мира, где, подобно каменным ремням Омфалоса, сплетены все начала мира, все его силы. Здесь пересекаются все судьбы, все законы. Здесь всё случайное, ложное и наносное разлетается во всех направлениях, как прах под взмахом могучих крыльев Зевсовых орлов. Кто соприкасается с центром мира, не неся в себе истины и справедливости, обращается в прах. Ты спросил у Пифии, удастся ли тебе преступное убийство, — и вот лежишь со смертельной раной в груди. Ты пришёл с ложью — и отброшен к пределам смерти. Вот твоя жесточайшая пытка, а я тебя не трону. Выбирай: или ты покаешься и осознаешь всю глубину твоего ничтожества, или будешь исторгнут навсегда за грань света. Ты уже наказан. А те, кто послал тебя сюда, чтобы совершить преступление, ещё будут жить и губить другие души. Мне ничего от тебя не надо, Демарх. Подумай о своей страшной участи и о безнаказанности тех, по чьей воле ты совершил преступление. Правда, ты никого не убил, но мог убить, ты обнажил меч. Ты вынудил другого человека взяться за оружие и пролить кровь на священной земле Аполлона. Как ему очиститься теперь?

Чем дольше говорил Сократ, тем печальнее становился Демарх, тем обильнее текли из его глаз слёзы.

   — Погиб великий Фидий, которому не было равных среди ваятелей Эллады, её слава и гордость, её светлый гений, — продолжал Сократ. — Повесился ничтожный и завистливый Менон, оклеветавший Фидия на потеху невежественной и мстительной толпе. Убит твой отец Диний, совративший Менона по недомыслию, трусости и жадности — не знаю, чего в нём было больше. У бит скиф Теаген, тюремный надсмотрщик, который, вероятнее всего, отравил Фидия, выполняя чей-то приказ.

   — Не Теаген, — сказал Демарх. — Не Теаген отравил Фидия.

   — Я понимаю. Ты хочешь повторить ужасную ложь, будто Фидия отравил Перикл. Об этом болтает весь город, но ложь от этого не перестаёт быть ложью. Фидий был лучшим другом Перикла, он осуществил его грандиозные замыслы, под его руками из мрамора, бронзы и золота возникало то величественное и прекрасное, что рождалось в голове Перикла в мыслях и образах. Такого ещё не было, чтобы правитель и художник объединились столь прочно для славы Эллады, мудрый правитель и великий художник, честь и красота, мощь и гармония, закон и свобода, справедливость и великолепие. И вот ничтожные враги мудрости, чести и справедливости опорочили то, что менее всего защищено в этом беспримерном союзе, — красоту, гармонию и свободу. Они опорочили и убили Фидия, чтобы свалить с ног Перикла. У Эллады не будет больше Фидия. И если победят враги, то не будет больше и Перикла. Перикл и Фидий — это новое, лучшее солнце, но слепым ведь всё равно.

   — Не Теаген отравил Фидия, — повторил Демарх, размазывая по лицу слёзы.

   — Ты, пожалуй, прав, — вздохнул Сократ. — Что ж валить всю вину на Теагена? Фидия отравили все вместе: Теаген, Менон, Диний, убежавший на Самос Демофонт, ты, Демарх, тот, кто послал тебя сюда, чтобы убить меня, и ещё многие другие, враги Перикла, которые рвутся к власти и хотят насладиться ею в отсутствие закона и красоты. Имя им — презренные.

Вошёл Софокл, постоял немного в дверях и ушёл. Потом вернулся и сказал:

   — Я всё слышал. Ты зря ему это рассказываешь, Сократ. Ведь он и хотел убить тебя только за то, что ты всё знаешь. Не продолжай.