Когда операция закончилась, сестра сказала ему, что Мори отвезут наверх, в палату для евреев. Стены на лестнице были увешаны гигантскими картинами. Вдоль коридора, куда выходили палаты, тянулся ряд высоких окон, все они были слегка приоткрыты, чтобы дать доступ свежему воздуху. Под одним из них висел плакат, предупреждающий об опасности зловонных запахов. Таниэль смутно припоминал, что они имеют какое-то отношение к распространению болезней, но этим его знания ограничивались. Сам он ощущал только запах чистящих порошков и господствующий надо всем сладковатый химический запах карболки. Таниэль открыл двойные двери полупустой палаты. Несколько евреев играли в карты; в противоположном углу один из пациентов бился в эпилептическом припадке, и две сестры милосердия с трудом его удерживали. Третья сестра, увидев Таниэля, потребовала, чтобы он вышел из палаты:
– Часы посещений начинаются с трех.
– Но не могли бы вы мне сказать…
– Нет. Вам следует подождать на улице или на галерее.
Таниэль попробовал спорить, но высокий врач указал ему на дверь и даже сопроводил его до середины лестничного пролета. Таниэль смотрел ему вслед. От дыма у него были воспалены глаза, и Таниэль тер их до тех пор, пока не заметил, что кончики пальцев стали влажными.
Стоя на лестнице, он видел, как две сестры вошли с улицы в вестибюль, впустив в помещение струю холодного воздуха. Он сейчас в таком состоянии, что лучше не ждать на холоде снаружи. Пережитая контузия не оказала влияния на его способность логически мыслить. Повернув голову влево, он обнаружил длинный коридор, по которому, немного поблуждав, он вышел на галерею. Она оказалась слева от задней двери, ведущей на застекленную террасу, откуда открывался вид на обширный сад. Благодаря закрытым окнам здесь было тепло.
На галерее старые половые доски скрипели у него под ногами. Вдоль стен стояли стеклянные шкафы со скелетами, чьи кости были соединены проволокой; они были разных размеров – взрослые и детские, а один представлял собой пару странным образом сросшихся близнецов: с раздельными позвоночниками и общим тазом. У обоих были обычные руки и головы. Таниэль разглядывал проволочные соединения, уверенный, что скелеты ненастоящие, но потом заметил, что у одного из скелетов сросшиеся нижние позвонки. Неясно, кому принадлежал этот скелет, но ростом он (или она?) был почти шесть футов. Было не вполне понятно, как этот человек мог ходить. По-видимому, он отрывал ноги от земли строго по одной, при этом удерживая равновесие на другой ноге, и у него это явно хорошо получалось: кости не были деформированы, и длина их была одинаковой. Все здесь было симметричным и крепким, очищенным до перламутрового блеска. Таниэль перешел к следующим шкафам, избегая смотреть на собственное отражение.
Дальше по стенам были развешаны картины, на которых в основном изображалось препарирование трупов и операции. Люди на них казались ненастоящими. В колбах плавали какие-то не вполне сформированные органы. В некоторых шкафах стояли восковые модели. Одна из них представляла собой лицо, половина которого, лишенная кожи, демонстрировала сложную систему мышц; другая модель изображала деформированную руку. Группа скелетов склонилась над раскрытой книгой по анатомии, которая, по-видимому, была столь интересной, что, даже будучи мертвыми, они не могли от нее оторваться. Таниэль слонялся среди шкафов, наклоняясь, чтобы заглянуть внутрь, но не притрагиваясь к стеклу, чтобы не пачкать его следами от своих пальцев. В больнице его в основном отмыли от сажи, но она прочно въелась в мельчайшие линии на кончиках пальцев.
Таниэль был доволен тем, что забрел на галерею с ее странными экспонатами. Они помогали ему отвлечься от мыслей об операции. Ему хотелось знать, что это была за операция. Если она серьезная, они наверняка используют хлороформ. Хлороформ, конечно, лучше, чем большой стакан виски, но Таниэлю мало что было о нем известно, не считая того, что муж Аннабел умер под хлороформом. Он убивает некоторых людей, вызывая у них аллергическую реакцию, и никто не знает почему.
Таниэль сел на пол рядом со шкафом со странными близнецами, стараясь ни о чем не думать. Лучше всего это у него получалось, когда он считал про себя. Примерно после каждых девяти сотен звон колоколов с городских колоколен отмечал, что прошло еще четверть часа. Ближе к половине второго на галерею пришел врач и поднял его с пола за локоть, полагая, что он откуда-то сбежал. Таниэль пытался убедить его, что это не так, но врач был неумолим и велел ему покинуть больницу.