Часовщик. Зима

– Могу я попасть СЕГОДНЯ? – уверенно нажимая на последнее слово, спросила Вероника, глядя прямо на девушку. – У меня срочный вопрос. Елена Марковна просила зайти.

– Тогда заходите, – сказала секретарь очень спокойно и продолжила выбивать из клавиатуры целлулоидный стрёкот.

Вероника с тоской посмотрела на кабинет, подошла к двери, занесла руку, постояла и повернулась к ресепшену:

– Запишите на завтра.

– Ну что, нашла?

Ирина все так же ровно цокала по клавишам.

– У неё гости, – ответила Вероника и глянула на свои неровно подстриженные ногти. На маникюр можно прожить три дня. А при хорошем раскладе и неделю. Но лака и стрекота, конечно, хотелось. "Может, с премии", – решила она, сразу зная, что не с ближайших.

– Ну, это может затянуться. Подай заявление в кадры.

– Я хотела сначала получить её согласие. Подумает, что игнорирую.

– Ты не успеешь. До утверждения графика осталось две недели.

Ирина была права, но рисковать испортить отношения с замом не хотелось.

– Я попробую попасть к ней завтра. У меня техники до двенадцати.

– Они звонили уже. Ты обедать с нами пойдешь?

– Я не успею, наверно.

Вероника грустно обвела взглядом срочные задачи. Попутно констатировала, что начать соблюдать режим с сегодняшнего дня, видимо, уже не получится.

Невесело, конечно. Надо было встать раньше. Острая маленькая ненависть к неорганизованной неопрятной женщине, в теле которой она вынуждена жить, пронзила до пяток. Испытав облегчение, она придвинулась ближе к экрану.

– Как знаешь. Надо наводить мосты в коллективе. И желудок беречь.

У Ирины зазвонил телефон – и она переключилась на мужа.

Вероника чертила, считала. Прижав черную стационарную трубку плечом, стучала по клавишам, поглядывая в ящик стола, где лежал мобильный. Посреди дня ящик завибрировал, она подхватилась – на экране висело уведомление: «Батарея заряжена». Вышла в курилку и набрала Тоню. Телефон не отвечал. Она набрала еще пару раз, скинула сообщение. И тут же стерла.

– Господи, слава Богу, ты дома, – Вероника поставила сумку с продуктами на пол в коридоре. – Я тебе целый день звонила.

Скинула ботинки и подошла к комнате дочери, где горел свет.

– Можно?

Ответа не последовало.

Вероника заглянула. Тоня сидела за столом в наушниках, спиной к ней и, поставив одну ногу на стул, что-то писала.

– Тонь. То-ня.

Девочка не поворачивалась. Вероника подошла и прикоснулась к плечу – девочка вздрогнула и подскочила на стуле:

– Блин! – она с отвращением полыхнула глазами и стянула наушники.

– Ты что?

– Трындец, ты меня напугала.

– Прости, я зову тебя, зову.

– Я не слышала.

– Я писала тебе сегодня, ты не ответила.

Девочка промолчала.

– Ты таблетку выпила?

– Выпила.

– Вовремя?

– Тебе спросить, что ли, больше не о чем?

Вероника растерялась:

– Почему не о чем? Но это важно. Важно пить их по часам.

Вышло как-то вязко и отвратительно менторски. Тоня иронично вскинула брови:

– Кому важно?

– Тебе важно, Тоня. – Вероника хотела быть убедительной. – Иначе всё лечение может оказаться зря.

– А сейчас не зря? Сейчас, типа, у меня всё норм, – девочка покривилась и хмыкнула в книгу.

– Тоня, это, возможно, долгий процесс.

– Какой долгий? – девочка резко развернулась. – На фига тогда мне эта твоя отрава? У меня от неё всё чешется.Ты это видела? Что это? – она подняла указательным пальцем бровь.

– Что, Тоня, я не вижу.

– Очки надень. Что тут не видеть. Что это за фигня? Это от таблеток твоих. Она не пройдет теперь. Я теперь ещё и с бородавками на лице ходить буду? На фига мне такое лечение? Чтобы я совсем уродиной была?

Голос балансировал, норовя сорваться в крик или слезы.

– Тоня.

– Что "Тоня"? Что мне с этим теперь делать? Куда я такая пойду? От этой дряни я только пухну и потею, у меня всё чешется. Я мокрая и вонючая. Я ненавижу всё это! – она брезгливо тряхнула руками.

– Тоня.

– Что "Тоня"?! Я говорила тебе: я не буду это пить. Я тебе говорила?! Сама пей эту свою дрянь!

– Тоня, но больше ничего нет

– Так и не надо ничего! Не надо. Я тебя просила?

– Но нужно же что-то делать?

– Сдохнуть нужно.

– Что ты говоришь? – между лопаток заерзали мелкие тоскливые мурашки.

– А что такое? – насмешливо протянула девочка, развернувшись прямо на неё. – Что это тебя вдруг забеспокоило? Раньше тебе не было дела.

– Ну как мне до тебя не было дела? – Вероника удивилась. – Я всю жизнь с тобой.

– Какую жизнь? Что ты обо мне знаешь?

– Тоня, я о тебе всё знаю, я родила тебя и живу с тобой всю жизнь, – она улыбнулась, почувствовав надежную опору в этой неоспоримой правде.

– Да у нас с тобой не было никогда нормальных отношений! – вдруг взвилась девочка. – Ты ничего обо мне не знаешь! Ты ни друзей моих не знаешь, ни в каком я классе учусь. Ты ни на одном собрании не была! Я пишу, как придурок. Ты что, к логопеду не могла меня отдать?!

– Ты в девятом классе. Я не могу ходить на все собрания. Я работаю.

– Вот и работай дальше, – девочка отвернулась и натянула наушники.

Вероника устало качнулась:

– Таблетку выпей, пожалуйста.