— Мы стали их с любопытством разглядывать и потом еще долго обсуждали. Эти солнца представляли собой небольшие шарики невидимого излучения. Три или четыре из них парили над крышей экстрационного цеха номер четыре. Почему-то — я не могу объяснить, почему именно, — после того как мы их увидели, всеми овладело сильнейшее волнение, люди просто из себя выходили. В тот момент, когда мы узнали, что испытания дали положительный результат, Бич был дома, и Уайман ему позвонил. Как раз в середине их разговора — трах! — и все взлетело в воздух.
— А Бич определенно знал о существовании этих предметов еще до того, как вам удалось их сфотографировать?
— А как же! Я не знаю, откуда он о них узнал, только он наверняка был в курсе.
— И он никогда не намекал вам на происхождение этих объектов?
— Нет. Только объяснил, как они должны выглядеть на негативе. И все. Он вообще о них особо не распространялся.
— Спасибо, — сказал Грэхем. — Я уверен, что вы нам здорово помогли.
Отодвинув стул, он медленно вышел из палаты. Корбетт в полном недоумении следовал за ним. Миновав изогнутую аллею, выходящую на главную дорогу, они остановились у гиромобиля, принадлежащего начальнику полиции.
Повинуясь какому-то еле уловимому импульсу, какому-то странному наитию, которого он не смог бы ни выразить словами, ни объяснить, Грэхем постарался выбросить из головы результаты только что закончившегося допроса и сосредоточиться на чем-нибудь другом. Повелевать своим умом оказалось не так-то легко, и первые несколько минут, пока ему не удалось направить непокорные мысли по безобидному пути, он буквально взмок от напряжения. Грэхем извлек из памяти женский образ, и ум его с готовностью принялся любоваться волной черных кудрей, изгибом бедер, безмятежной улыбкой, которая временами освещала миловидное лицо в форме сердца, — ну конечно же, это была доктор Кертис! Как мужчина, он мог без всякого труда забывать о ее профессиональных качествах. И вообще, кто дал ей право напускать на себя ученый вид — с такой-то фигурой!
Он все еще мысленно всматривался в ее спокойные, ясные глаза, когда Корбетт залез в кабину и недовольно проворчал:
— Жаль, парень не смог объяснить, что это еще за чертовы солнца!
— Да, — не слушая его, согласился Грэхем и захлопнул за тучным полицейским дверцу. — Позвоню вам в управление сразу после обеда. — Он торопливо зашагал прочь, по-прежнему упорно сохраняя в воображении необычайно яркий образ девушки.
Опустив стекло, Корбетт крикнул ему вслед:
— Этими солнышками наверняка стоит как следует заняться! Ставлю жизнь на карту — что-то тут не чисто!
Не получив ответа, начальник полиции пронзил широкую спину Грэхема возмущенным взглядом и, поставив жизнь на карту, нажал толстым пальцем на кнопку стартера.
Гиромобиль взвизгнул, как голодная собака, рванул с места и набрал скорость. Все убыстряя ход, он с воем понесся по улице — только ставни на окнах домов захлопали от поднятого ветра. Пулей нырнув в узкую брешь между машинами, двигавшимися наперерез, гиромобиль влетел на перекресток, не обращая внимания на сигналы автоматических светофоров, так что перепуганные пешеходы бросились врассыпную. С той же бешеной скоростью он миновал следующий квартал, описав пологую дугу, проскочил еще один перекресток и со всего маху врезался в бетонный торец углового дома. От удара машина сложилась в гармошку, а двухтонная панель раскололась. Раздавшийся грохот еще долго отдавался эхом от стен окружающих зданий.
Этот звук настойчиво бился в барабанные перепонки Грэхема, который еще не вышел из состояния самогипноза. Он из последних сил отчаянно старался удержать перед мысленным взором девичье лицо, чтобы отогнать, отразить, не допустить ужасную весть о том, что еще одному пришлось так страшно поплатиться за проявленное к маленьким солнцам любопытство.
Вокруг места катастрофы уже толпились зеваки, защищенные собственным неведением, а Грэхем, который из-за возникших у него подозрений стал уязвим для неведомой опасности, упрямо шагал прочь и боролся с собой — боролся, силясь сосредоточиться на своем видении и полностью отключить все остальные мысли. Он все шел и шел, настойчиво стараясь замаскировать предательский ум, и постепенно одержал победу в этой упорной борьбе.
Тропинка, вся в пятнах лунного света, взбиралась все выше и выше, петляя и извиваясь, как испуганная змея.
Прошло лишь несколько часов с тех пор, как Корбетг разбился всмятку, а Грэхему казалось — целый год. Отогнав воспоминание, он нырнул в тень сотворенного самой природой обелиска, который высился рядом с дорогой. Унылая луна запивала тусклым светом мрачные скалы и молчаливые сосны, придавая гористому пейзажу бледный, призрачный вид.