Часть картины

— Хорошо, ребята. Точнее, плохо, так что давайте продолжим вместе. — Она встала из-за стола, сдвинула с него тетради и присела на краешек. — Смотрите, Замятин пишет роман в 1920-м. В Советской России он выйти не может и появляется в печати только спустя пять лет уже на английском языке, в США, оказывая влияние на литературную жизнь как Старого, так и Нового Света. Первое издание на русском языке — 1952 год, первое издание в СССР — конец восьмидесятых. Замятина не было в живых уже больше пятидесяти лет, он не увидел, как его текст попадает к тому, о ком он его и писал изначально. И это злая ирония: текст, написанный в начале и о начале страны, попадает в эту страну на ее исходе, когда все уже заканчивается…

— Так не заканчивается же.

Все повернулись. Дима Левкоев по прозвищу Гоголь — меланхолично-задумчивый юноша: длинные раскиданные по плечам черные волосы, отсутствующий взгляд и мама с докторской по Гоббсу (Гоголь появился из-за того, что Дима как-то раз у доски обозвал Николая Васильевича Гоббсом). Софья почти не сомневалась, что Дима прочел всю школьную и внешкольную программу еще класса этак до седьмого. Он походил на человека, родившегося со знаниями по любому предмету. Обычно Дима отмалчивался, но если уж брал слово, то всерьез и надолго. Софья, впрочем, была не против.

— Что ты имеешь в виду?

— И вот спустя сто лет мы в той же точке, что и Замятин когда-то.

— Это некорректное сравнение, Дима.

— Хотите сказать, мы живем в утопии? — Его лицо искривила издевательская усмешка.

Софья ухватилась за возможность переключить тему:

— Хорошее замечание. Вообще-то, несмотря на приставку «анти», утопия вовсе не противоположна антиутопии. Антиутопия появляется в результате достижения утопических идей. Первая известная нам утопия — «Государство» Платона. И знаете, что мы там видим? Строгую кастовость, массу запретов и ограничений и — заданность ролей. Ту же обезличенность, что в любой антиутопии. Система, при которой всем должно быть хорошо, парадоксальна по своей сути, ведь принуждение к счастью — это тоже неволя, а неволя и есть несчастье.

— Софья Львовна, хотите сказать, вы собирались строить утопию, но перепутали Платона с Платоновым и угодили в котлован с подписями?

— Дима, я не буду это обсуждать.

— Значит, это правда. Вы в избирательной комиссии.

Диме исполнилось восемнадцать, как и еще паре человек в классе. Софья косится на часы: звонок всего через несколько минут, можно бы и отпустить всех пораньше. Но Левкоев не сдается.

— Софья Львовна, можно еще один вопрос? По теме?

— Только если по теме, Левкоев.

— Вы говорите про обезличенность. Про то, что человек превращается в винтик. Но и винтик может скрутиться и подорвать систему, верно?

— Допустим.

Звонок прозвенел чуть раньше. Она вздохнула с облегчением.

Левкоев, проходя мимо ее стола, обронил:

— Да начнутся голодные игры, Софья Львовна.

здесь первые на последних похожи

В субботу на предварительную проверку пришли наблюдатели: юноша и девушка лет двадцати — двадцати двух. По их словам, мужчина, в последний момент записавшийся добровольцем, не успел подъехать, но обещался быть ближе к делу. Недовольство Елены Георгиевны все множилось, особенно ее утомлял Егор, наблюдатель от оппозиционной партии, который с порога принялся снимать участок и членов комиссии.

— С камерами кино снимайте, а у нас люди делом занимаются! — возмутилась директриса.

— Раз делом занимаетесь, то и камеры бояться не должны, — сразу отбрыкнулся Егор.

Еще какое-то время они бесцельно препирались в духе «разрешено ли все, что не запрещено», но так ни к чему и не пришли. Члены комиссии и наблюдатели обсудили порядок, уточнили все подробности процесса и разбрелись по домам.

Ночью Софья долго крутилась: то свет фонаря пробивался через шторы, то соседи грохали дверью в отсеке, то взвизгивала сигнализация под окном, а когда Софья наконец уснула, со двора раздалось знакомое шкрябание лопаты. В итоге, когда в шесть утра прозвенел будильник, Софья застонала и залезла с головой под одеяло.

— Соня, подъем, проспали! — Ее разбудил Андрей.

— Можно я не пойду в школу?

— С понедельника — можно. — Андрей уже стягивал одеяло вниз.

Взглянув на гладильную доску, Софья чертыхнулась: встань она раньше, успела бы пройтись утюгом по костюму, но теперь времени хватало только на джинсы с толстовкой. Внутренняя училка бунтовала, но Софья послала ее смотреть календарь: уж в воскресенье можно и расслабиться.

Наскоро позавтракав, они поехали в школу. В четверть восьмого Андрей уже парковал машину во дворе недалеко от главного входа.

Помолчали. Наконец он притянул ее к себе и поцеловал в лоб.

— Ну что, у тебя все готово?

— Ага. Мы начинаем КВН?

— Да. Ни пуха.

— К черту.

— Прямо в лапы.

Выборы

Бытовая комедия в трех действиях