Что оставалось делать Фалькору? Следовать извечной истине: не можешь предотвратить — возглавь. По крайней мере, его авторитета и силы должно было хватить, чтобы остановить банальную бойню, обратив ее в справедливое судилище. Ну… в относительно справедливое. Собственный пожар в груди, взывающий к мести не за туман рассудка, но за едва не загубленную жизнь ортэс, рыцарь постарался сделать пламенем истины.
Закупорив почему-то вновь совершенно полную бутылку, рыцарь высунулся из окна и, перекрывая шум, заорал:
— Во имя ортэс, братья, стойте!
Заори он что-нибудь про свет, милосердие или иное абстрактное понятие, осточертевшее и извращенное сетью подчинения, эффекта бы не было, или, скорее, он оказался бы обратным. Но странное, едва знакомое слово «ортэс» заставило притормозить даже наиболее ретивых мстителей.
Мысленно попросив у Света помощи, Фалькор помчался к собратьям. Бедный, бедный рыцарь, он позабыл старинный постулат: «всякое доброе дело наказуемо», и не обратил внимания на еще один, близкий по смыслу: «инициатива имеет инициатора».
Одним словом, к середине безумного дня белая верхушка ордена целиком сменилась на одного-единственного белого главу — рыцаря-спасителя Фалькора. И самым обидным было то, что сам спаситель этой славы и этого бремени ни на ломаную медяшку не жаждал. Но везет тот, на ком едут. Фалькор взвалил на себя бремя со смиренным вздохом и смутной надеждой, что теперь-то никто из его соратников не вздумает поднять руку на ортэс, а сам он когда-нибудь еще посидит на уютной кухоньке. Там, где так вкусно пахнет домашним печеньем, где так спокойно и уютно, что даже соседство с черным рыцарем за одним столом ни капли не раздражает.
Когда встал вопрос о каре для «кукловодов», Фалькор почти растерялся. Те, кто провоцировал такое, на его взгляд, лишились самого права именоваться рыцарями света, погрузившись даже не во тьму, а в грязь, не имеющую оттенка.
Машинально рыцарь, теперь уже официально именуемый спасителем, положил руку на бутыль с волшебной водой. И та толкнулась ему в руку, будто просилась наружу. Фалькор снова осторожно открутил крышечку, и весь замок, собравшийся на суд, замер в благоговейном изумлении. Светящиеся искры, вылетевшие из-под крышки, снова накрыли искристой светлой и живой радугой-куполом все вокруг. Те, кто пострадал от серой сети, получил исцеление, а те, кто был причиной чужих мук и ждал наказания, были ему подвергнуты.
Нет, их не казнили и не пытали. Их кара оказалась иной. Вместо восьмерки — счастливого числа света — братьев-советчиков, помятых «благодарными» жертвами, теперь стояли, лежали, сидели создания, опутанные светлой сетью контролирующего заклинания.
Среди них были почтовые птицы — из тех, которых посылают в края, куда послание не доставить магией, сторожевые ящеры, призываемые для охраны форпостов света в самых суровых землях, боевые жеребцы, которых хозяева бросают в гущу безнадежного боя, зачастую даже без седока, с единственной целью — закрыть брешь в обороне, дать разумным двуногим шанс уцелеть.
Фалькор оценил иронию кары и кривовато усмехнулся. Дошел смысл наказания и до призывающих к расправе с предателями рыцарей. Они разразились ликующими криками, почему-то прославляющими не только справедливость Света, но и Фалькора.
Будто в ответ на эти крики радужный дождь не ограничился преобразованием виновных, он сформировал в подтверждение уже врученных взбудораженным массам полномочий медальон. Украшение чем-то походило на те, которые прежде носили братья-советчики, но сияло как белая звезда, излучая квинтэссенцию света. Это артефакт неведомая сила поместила точно на грудь Фалькора и оставила там. Ни застежки, ни цепочки камень не имел, просто висел на груди рыцаря, и все.
А ведь тот, по собственному глубочайшему убеждению, был совершенно ни при чем. Вся его вина или заслуга — тут уж каждый пусть судит сам — заключалась лишь в том, что он последовал совету Черного Властелина. Но разве же кого-то в этом можно было убедить? Фанатики порой такие фанатики, а уж светлые втройне. Фалькор познал это на собственной шкуре.
Глава 27
ПРАВО НА ОТДЫХ И ПОДАРКИ