Частное расследование

- Балашова независимо держалась. Ведь при Евгении Михайловиче она работала... ну, не очень дорожила работой. Наверное, просто не хотела дома сидеть. Ну, и Евгений Михайлович, конечно, большая поддержка! Его уважали, ценили. Наша директорша его побаивалась. Поэтому Лидия Викторовна... А может, просто характер у нее такой... Но вот такой случай я помню: воскресник, как всегда макулатуру, металлолом собирать. А у нас этой макулатуры полный сарай. Какой год гниет. И железок навалено много. Все собирали, а не вывозят. Балашова говорит: незачем его проводить, этот

воскресник. Мусор со всего поселка в школу тянуть. Детей обманывать. Они же видят, что эта макулатура лежит, никому не нужна. Ну, и высказала все... Конечно, правильно. Хотя и нам это ясно, и директору, но ведь требуют из районо. Надо отчитываться. Вот и делаем... Помню еще один случай, тоже при мне. Лидия Викторовна на полставки в интернате работала. Директор наша решила строем ребят водить: в столовую, в классы. Мол, порядку больше будет. А Балашова на дыбы: "Я - не унтер, а они - не оловянные солдатики, нечего казарму разводить". И отказалась.

Сами понимаете, директору нашему это очень и очень не нравилось. Если не более. А что до остального... Вот мы с мамой часто спорим, даже до ругани дело доходит. Мы спорим, можно ли с учениками абсолютно честным быть, честным на равных. Я думаю, можно. Мама говорит, что это подлаживание, игра в поддавки. Я хоть и держусь своего мнения, но больше на словах. В школе это у меня не выходит. Балашовой легче. Она, в общем, не учитель. Какой с нее спрос? Труд вела, воспитателем была. Конечно, легче. И у нее... мышление, конечно, не педагогическое. Возьмем такой пример. Вот мою маму ученицы, не дай бог, спросили бы, как косметикой пользоваться, какая мазь лучше... Да они у нее и не спросят. Я просто предполагаю. Мама сразу бы им выдала: рано о женихах думать, учиться надо. Меня бы спросили, я бы, наверное, как-нибудь вывернулась, открутилась... Все же учитель, а здесь... Не знаю, не смогла бы. А Балашова с ними о таких вещах спокойно разговаривала. Рецепты им давала. Я видела у девочек записи, как маски делать. Она им, в общем, правильно говорила: мази вам не очень нужны, а пока живете в деревне, пользуйтесь овощами, фруктами, молоком. Делайте маски... Не знаю, может, это и правильно, но... непривычно. Учителям это не нравилось. Мне, откровенно говоря, тоже. Она с ними не только о косметике разговаривала, но и о более сложном. Как женщина с женщинами... Но вот как она эти разговоры вела... в общем-то нужные. Знаете, Семен Алексеевич, спросите лучше у нее. Она скрывать не будет, в этом я уверена. А мне трудно через третьи руки, через слухи вам объяснять. Я с ней была так: здравствуйте - до свидания. Мама тоже. Так что с ней поговорите.

- Да... Видимо, так... - согласился Лаптев. - Хотя она в больнице сейчас. Ну, подождем.

Анна зимняя бралась за дело всерьез: снег повалил круче, и не похоже было, чтобы он таять собирался. Тянуло холодным ветром, верховым.

У автобусной остановки Лаптев с Катей начали прощаться. Девушка недалеко жила, возле аптеки.

Прощаясь, договорились о завтрашнем. У Кати подруга работала товароведом, и через нее можно было точную цену вещей установить. Пальто, ботинок, костюмчика. Но не только установить, а и получить документ. Твердый, с печатью. Дело того требовало. Катя обещала все это сделать завтра.

В последний момент Лаптев пожалел девушку. В вязаной шапочке, легком пальто она казалась моложе своих небольших лет. Девочка-старшеклассница. В очках для строгости. А пожалев, он сказал:

- Может, вам не стоит связываться, Катя? Ведь ваша начальница узнает. Мы-то, старые, ко всему привыкли. К крику, к ругани... Или вы правда замуж выходите, уезжаете?

- Никуда я не уезжаю. Зоя себе оправдания ищет, вот и придумывает. Вообще-то я, конечно, трусиха. Когда кричат на меня, боюсь. Нехорошо прямо делается. Но еще хуже будет, если ребята спросят про Балашову, а ответить нечего. Это еще страшней. Все мои высокие слова... прахом. Тогда из школы убегай. И вообще, ведь нехорошо все это, очень нехорошо... Ладно, до свидания, я побегу, мама беспокоится. Завтра все сделаю и постараюсь, как вы говорите, засмеялась она, - с печатью.

Она засмеялась и, повернувшись, побежала прочь. И сразу пропала в темноте. Только легкие скорые шаги были слышны. Но недолго.

На остановке Лаптев один стоял. И в автобусе было негусто. Редкие люди сидели нахохленно, подняв воротники. Старенький автобус продувало холодным ветром. Декабрь наконец-то повернул на зиму.

6