— Что здесь происходит? Миллионеры строят новые банки и отели?
— Обновление города, они так его назвали.
Ясно, очередной проект перестройки, оплаченный из федеральных фондов. По–моему, куда понятнее сказать “из моего кармана”.
Джек продолжал:
— Три квартала полностью будут снесены, вот этот и те два.
Он показал, какие именно.
— Ты хочешь сказать, что здание Себастьяна — тоже?
— Да-а. За него примемся на будущей неделе. Работы выше головы: это старье не так–то легко разрушить.
— Могу представить. И твои чувства — тоже… А у тебя не возникали сомнения?
Возможно, возникали, из–за этого он и пил. Но чтобы жить, надо работать.
Я снова посмотрел через улицу на смазливую физиономию Хорейши Хамбла. Вот у него нет сомнений. Он за всяческие модернизации и модификации и в городе, и в сельской местности.
— Ладно, Джек. У меня на три назначена встреча. Продолжай крушить.
— Мне и правда пора приниматься за дело, но все же минут десять я сосну… Хлебнешь моего зелья?
Он снова взбалтывал фляжку.
Я протянул руку и поднес фляжку к губам.
— Спасибо, выпью глоточек…
Чтобы добраться до клиники Мордехая Питерса, надо ехать по Бенедикт–каньон шоссе к горам Санта—Моника, затем свернуть на Хилл—Роуд. Через полмили — частная подъемная дорога, которая ведет к очаровательному владению, откуда открывается потрясающий вид на соседние Беверли—Хилл и Голливуд, а в погожий день даже на Тихий океан.
Я проезжал мимо раза четыре, но внутри так и не бывал. С доктором Питерсом я тоже не знаком.
По дороге я припоминал все, что слышал об этом типе.
Он разработал теорию нового лечения психических заболеваний, которую неофициально называли “Питеризацией мозгов”. Еще совсем недавно царствовавший психоанализ Фрейда с его “комплексом Эдипа”, заполнявший пьесы, сценарии, радио и телепередачи, был полностью забыт. Мистер Мордехай Питерс стал новым героем, чуть ли не гением космического значения. Он писал книги, предисловия к книгам, рецензии на книги и на рецензии… и загребал по сотне долларов в час.
Вот этого–то знаменитого человека мне предстояло увидеть.
Свернув с Хилл—Роуд, я поднялся по асфальтированной дороге на высокое плато, которое, естественно, уже успели окрестить “Высотами Питеризации”, на котором раскинулась в антисептической белизне клиника.
Ровно три. Увидев надпись “место стоянки машин”, я припарковался, поднялся по широким ступенькам и вошел в офис.
Во внешнем офисе была кушетка, несколько стульев с изогнутыми спинками и стол с десятком непривлекательных журналов. За письменным столом сидела костлявая особа и что–то печатала на белых карточках. ’ Не иначе как интимные мысли пациентов. Я ее, сразу отнес к категориям старых дев (ей было уже за 30), потерявшей надежду расстаться официально или, на худой конец, неофициально со своей девственностью.
Я подошел к ней и заявил:
— Я — мистер Скотт.
Она кивнула головой и пробормотала:
— Вы можете присесть.
И продолжала печатать.
На столе секретарши раздался зуммер. Она перестала печатать, посмотрела на меня и сказала:
— Можете войти, мистер Скотт… — и добавила еще несколько слов, которые я не расслышал. Вскочив с удивительно неудобного стула, я был уже у двери и нажимал на ручку, когда раздался истерический вопль секретарши:
— Не сейчас! Я же сказала: через минуту.
Слишком поздно.
Я замер, превратившись, если не в соляной столб, то во что–то наподобие. Все слова вылетели у меня из головы. Представляете: через всю комнату мелкими шажками шла абсолютно голая молоденькая красотка. Я вас не обманываю. Совершенно без ничего.
Единственным минусом было то, что она шла не ко мне, а от меня.
Автоматически я охнул. Наверное этот звук произвел на нее такое же впечатление, как боевой клич диких индейцев на мирных поселенцев прошлых столетий. Девушка замерла на месте точно так же, как и я, повернулась и посмотрела на меня. Через секунду испуганное выражение исчезло с ее лица, она оказалась тоже немногословной, ограничившись одним лишь “у–у–у-х”.
У нее были волосы цвета шерри: коричневатого янтаря с огоньком внутри, они спускались кудрявой волной, закрывая половину ее лица, так что был виден один прекрасный зеленый глаз. Высокая, с потрясающей грудью, плоским животом и крутыми бедрами; ноги — стройные и длинные, как у танцовщицы. С такой я бы потанцевал…
Произнеся “о–о–о”, она повернулась и без особой спешки прошла к той самой двери, к которой и направлялась прежде, отворила ее довольно широко, так что я успел заметить кусочек стола, какие–то ширмы и кресло.
Войдя в комнату, девушка снова обернулась и закрыла дверь. Не захлопнула, а медленно прикрыла. Мне показалось, что она заулыбалась, но, возможно, я ошибаюсь.
Вот так состоялось мое появление у известного доктора Мордехая Питерса.
Но не она была доктором Питерсом. Он все время сидел в огромном мягком кресле, но надо быть круглым идиотом, чтобы в подобной обстановке обратить на него внимание.