Саид вел себя тихо, довольствуясь ролью давнего дружка и третьего помощника. Я оказалась права: мужик он умный.
Дела шли на редкость удачно, как вдруг в начале весны гром среди ясного неба: объявился Димка.
Возвращаясь из бассейна, я заехала в магазин, на улицу вышла нагруженная пакетами и удивленно замерла: кто-то вертелся возле моей машины. Подходя, уже знала: судьба мне приготовила подарок, и точно, парень повернулся, а я ахнула: Димка.
— Здравствуй, Лада, — сказал он и не улыбнулся. Облезлые джинсы, старая куртка, лицо бледное, глаза горят. Смотрел он на меня сурово, с затаенной болью, точно за долгом явился, который не надеялся получить.
— Дима, — пролепетала я, — ты… как же ты решился?
— По тебе соскучился, — ответил он, криво усмехнулся, оглянулся вокруг, точно место искал, где сесть, и спросил:
— Поговорим?
Говорить нам было не о чем. Я это знала, догадывался и он. Но его неожиданное появление выбило меня из колеи, я растерялась, засуетилась с ключами и сказала испуганно:
— Садись в машину… Нет, за руль.
Он сел, и мы отъехали в соседний дворик, подальше от любопытных глаз.
Димка повернулся ко мне, сказал без улыбки:
— Вот и встретились…
— Да… — согласилась я, боясь поднять глаза.
— Как живешь? Рассказывай.
— Нормально. Ты как?
Он плечами пожал.
— Если сюда заявился, значит, не очень…
— Какие-то проблемы… деньги?
Он усмехнулся.
— На мой затрапезный вид не смотри, не нищенствую. Жизнь кое-как наладилась… да тоска заела. Хотел я, Ладушка, на тебя взглянуть.
— Дима, тогда в гостинице… — торопливо начала я, но он меня перебил:
— Я знаю… Вовка рассказал.
— Ты его видел? — Чем, интересно, Танька занимается? Димка в городе, а Вовка до сих пор об этом не донес. — Давно приехал?
— Вчера. Утром был у Вовки. Он мне все рассказал, про то, как Лом тебя привез, как ты с разбитым лицом ходила, а потом в больнице валялась…
Я сочла нужным заплакать, отвернулась к окну и прошептала:
— Дело старое…
— Только не для меня… Я этот год разными мыслями себя изводил, все думал, как же ты могла… и все такое, а потом решил, поеду-ка я к Ладушке, посмотрю ей в глазки… А как Вовка стал рассказывать, сволочью себя почувствовал. Еще год назад должен был приехать, чтоб тебя от этой подлюги избавить.
Лом, с моей теперешней точки зрения, подлюгой не был, и даже совсем наоборот, а вот что там рассказал Вовка и как далеко зашел в своей дружеской болтовне, беспокоило меня чрезвычайно.
— Дима, ты себя не казни. Не мог ты тогда приехать. Себя бы сгубил и мне не помог. Лом пристрелил бы обоих. И сейчас зря приехал. Вдруг узнает кто? Боюсь я, Дима…
Он взял мою руку, крепко сжал.
— Лада…
— Подожди, — попросила я, всхлипнула, достала платок, слезы вытерла и сказала:
— Дима, я… я, наверное, плохой человек, то есть я, наверное, должна была быть стойкой, держаться, не подпускать его к себе, с балкона прыгнуть или отравиться… Но я трусливая и слабая, я испугалась… и привыкла как-то… о тебе не думать и жить… прости меня, пожалуйста, прости…
— Лада… — Он обнял меня и стал торопливо целовать, а я удивилась — в душе вспыхнуло отвращение и странная обида за Лома. Неужто Танька права и я его в самом деле люблю? Я поспешила отодвинуться от Димки.
— Дима, — сказала отчаянно, кусая губы.
— Лада, любимая моя, уедем, — зашептал он, ухватив меня за колени. — Уедем, слышишь? Квартира есть, работа есть, получаю прилично. Не пропадем. Посмотри на меня, посмотри, Лада. Ты ведь меня любишь, любишь?
— Дима, я люблю тебя, — закрыв глаза, убедительно соврала я. — Только жизнь не переиграешь. Я… я беременна. — Он слегка дернулся, а я продолжила, от души радуясь произведенному эффекту:
— Дима, ты пойми: мне давно не двадцать, и о ребенке я мечтала, он очень важен для меня, а сейчас и вовсе важнее всего на свете. Дима, я не могу… просто не могу.
— Господи, Лада, это твой ребенок, твой, значит, будет мне родным. Никто даже никогда не подумает… вспомни, как мы с тобой в день свадьбы на юг удрали. Тогда я тоже о всякой ерунде думал, а ты была права. Я тебя послушал и потом бога благодарил, что ума хватило… поедем, Лада, прямо сейчас… Поедем…
Вот так незадача.
— Он нас найдет, — не придумав ничего умнее, сказала я.
— Я этого подлюгу пристрелю и тебя увезу… Я люблю тебя, девочка моя, радость моя, жизнь моя, я тебя люблю.
Тут он опять набросился с поцелуями, а я совсем растерялась. Что на все это сказать?
— Дима, ради бога, — взмолилась я, — подумай, что ты говоришь? Ты хочешь убить отца моего ребенка?
Димка вскинул голову и неожиданно сурово сказал:
— Ты, наверное, забыла, Лада. Я из-за тебя родного отца убил.
Ответить на это было нечего — уж что было, то было.
— Дима, — начала я туманно, — я виновата, я знаю… Прости меня, пожалуйста, прости… Все перепуталось у меня в голове, и я уже ничего не понимаю…
— Ты меня любишь? — спросил он, чуть отодвинувшись и заглядывая мне в глаза.
Я робко ответила:
— Да.
— Вот и отлично. Поехали.
— Ничего не отлично, — покачала я головой. — Я рожу ребенка Лома. Он будет расти на твоих глазах, как постоянное напоминание о его отце.
— Не думай об этом…