Чего желают боги

– Вот видишь, ты судишь с высоты собственного мнения. Но это неверно. Пока ты примериваешь событие только на себя одного и личное к нему отношение, ты не сможешь увидеть, что за ним скрыто. Ты услышал глупость, я услышала опасную глупость. Один сказал, другие услышали и поняли, что многие имеют то же мнение. То есть толпа, обнаружив единение в мыслях, объединяется для того, чтобы отстоять их. И пока ты считаешь, что знаешь правду и на ложь не стоит обращать внимания, эта ложь разрастается и обретает очертания правды, за которую будут биться те, кто верит в нее. То, что сегодня сделала Хасиль, называется провокация, диверсия. То есть намеренное смятение умов и удар по доверию людей каану. Представь, что они будут жить с этими мыслями до прихода Елгана. Встанут ли они на защиту Танияра, который дружит с кийрамами, или откроют ворота врагу, который всё исправит и изгонит дикарей из лесов тагана? Я уверена, что сделают второе. Ненавистный каан или каан-освободитель? Толпе неизвестно, что скрыто за действиями правителя, она видит лишь то, что лежит на поверхности, а на поверхности жена с зелеными глазами, кийрамы в лесах, другие мелкие новшества, а ведь этих новшеств будет больше. И если к моменту их появления мы позволим отнимать у Танияра верность его народа, то после получим восстание и бунт. Понимаешь?

Эгчен, не сводивший с меня взгляда всё время, пока я говорила, кивнул.

– Я понимаю тебя, Ашити. Понимаю и верю. Ты права, мы привыкли смотреть иначе, но пока мы глядим свысока на чужую возню, совершаются неправые дела. Вазам допустил смерть любимой жены, а потом и его жизнь забрала убийца Эйшен. Потом подговорила старейшин, и кааном стал младший каанчи. Пока мы смотрели на Селек с презрением, она делала черные дела.

– Верно, – я улыбнулась. – Но больше мы не допустим того, чтобы кто-то причинил вред Танияру или всему тагану. И потому нам нужно найти того, кто управлял Хасиль.

– Найдем, каанша, – Эгчен склонил голову и направился к двери. – Пойду отправлю людей в Холодный ключ.

– Милость Отца с тобой, – кивнула я.

Он ушел, а я осталась наедине со своими размышлениями. Подняв руки, я постучала кончиками пальцев по поверхности стола, и взгляд мой остановился на перстне.

– Милый мой, – шепнула я, обращаясь к своему мужу, – как бы мне хотелось сейчас оказаться рядом с тобой. Быть с тобой – это счастье… И я всё сделаю, чтобы не потерять свое счастье, – твердо закончила я и ударила ладонью по столу.

А после достала чистые свитки и начала записывать на родном языке всё, что удалось установить. В стороне лежал еще один свиток, тоже написанный на языке моего прежнего мира, только принадлежал он не моему перу. Его прислал Танияр. Да-да, мы не оставили наших занятий. Каждый вечер и каждая свободная минута днем посвящались изучению речи и письма, которые были мне знакомы с детства.

Обсуждали мы что-то или же просто говорили ни о чем – это всё было занятиями, когда Танияр продолжал запоминать и практиковаться. И писать мы тоже учились. Садились за стол и записывали одну и ту же фраз: я – ирэ, супруг – буквами. А потом поправляли один другого, объясняли ошибки, подшучивали и смеялись, если кто-то писал несусветную чушь. Я обожала наши занятия, Танияру они тоже нравились.

А сейчас, когда он был вдали от меня, мы обменивались посланиями. Это были не только короткие письма, связавшие нас помимо «Дыхания Белого Духа», в большей степени мы продолжали практиковаться. Послания перемежались буквами и ирэ, что от Танияра мне, что от меня ему. И если мы видели ошибки, то в ответном послании исправляли их. Стоит отметить, что каан имел склонность к языкам, к тому же был старателен и упорен. Хороший ученик, наверное, мои учителя словесности и грамматики, которых я совершенно не помнила, были бы им довольны. Мой муж был совершенством, даже если таковым его и делали глаза влюбленной женщины. Но я и вправду видела его таким. Его разум, облик, стать, нрав, принципы и устремления. Я любила в нем абсолютно всё!

– Танияр… – с мечтательной улыбкой прошептала я, вновь бросив взгляд на перстень. – Скоро час свидания, жизнь моя, уже скоро…

А потом писать стало темно. Дневной свет еще не померк, но сумрак уже заполнил кабинет. Бросив взгляд в окно, я поднялась из-за стола и направилась в кухню, чтобы зажечь масляный светильник. Уже взяла лучину и намеревалась зажечь ее от тлеющих углей, когда в дверь ударили кулаком, оповещая о визите, и она открылась. Затем послышались торопливые шаги, и мимо кухни проскочил Берик.

– Я здесь! – крикнула я.

Мой телохранитель стремительно развернулся и появился на пороге кухни.

– Мейлик идет к старому подворью, – сказал ягир.

– Ну и мы пойдем, – ответила я и отложила так и не зажженную лучину. – Вперед, – скомандовала я, первой устремляясь к выходу из дома.