Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— Товарищ директорша попросила меня, чтобы… И вот я… — лепетал Франтишек, отступая к двери.

Она последовала за ним, обернувшись на ходу и бросив залу:

— Я сейчас вернусь. Кто будет хорошо себя вести, потом покатается на лошадке.

Не встретить бы никого в коридоре, подумала она напряженно, и у нее зашумело в голове. Такое случалось с ней и накануне выпускных экзаменов в школе, но, слава богу, все обошлось.

В течение двух секунд дети, предоставленные самим себе, осваивались. Вокруг новой игрушки понемножку сужался благоговейный кружок. Еник же вскарабкался на стол и вскочил на коня.

— Сначала я, а потом ты! — распорядился он.

Приказ его был обращен к Олину, ревностно охранявшему сокровище от наиболее ретивых ребят.

Ну разве могли они заметить воспитательницу!

А она стояла над ними, онемев от ужаса и протирая глаза рукавом белого халата. И волосы ее покрывал легкий снежок нежного пуха. В мастерской по соседству только что грузили партию стеганых одеял, и Франтишек прямо-таки надрывался от усердия. В жизни не приходилось ей видеть, чтоб работали с такой радостью. Она выглянула в окно. «Барский кучер» хлопал себя руками по пиджаку, похожий при этом на гусака.

— Добеш, Урбан, Томашек и Микеш — все по разным углам! — воскликнула она. — Остальные сели, мы будем петь!

Только тут она заметила обломки вечного пера и забрызганные чернилами странички. Впору заплакать, если б не было стыдно. Плюшевая лошадка еще покачивалась, но на седле остались лишь зачарованные детские взгляды.

И тяжелы были худенькие ребячьи спины, вклиненные в углы зала, и поникшие головы.

Дети запели песенку:

Шел дударь,ой, дед-ладо,ты сыграй нам…

* * *

На постройку нового детского сада постоянно не хватало средств, зато для административного здания кооператива их оказалось предостаточно. Оно возвышалось за усадьбой хозяйства, внушительное, как генеральное управление всех существующих сельскохозяйственных кооперативов, вместе взятых, белокаменное, отделанное золотистым деревом и серым бризолитом. На хозяйственном дворе усадьбы ярко сверкали алюминиевые стены сушилки, дымящей густым белым паром, и все это обрамляли озаренные солнечными лучами склоны Опичих гор. Пологие южные склоны в свете солнца обретали оттенок липового чая; четко, до мельчайших подробностей, как на старинной гравюре, очерчивались кроны абрикосовых деревьев и листва виноградников. И будто печатный знак, возвышалась над виноградниками черная конструкция сторожевой вышки.

Фасад остекленного фойе управления отсвечивал тиснеными медными изображениями; из будки проходной улыбалась вахтерша. Старая Гомолкова!

Не будь дед мужчиной, он предпочел бы удрать. Был случай, когда он застукал эту самую Гомолкову на своих капустных грядках: она срезала кочаны, и он ее крепко шуганул. На зайцев, пировавших за его счет, дед смотрел сквозь пальцы, но загребущая Гомолкова довела деда до состояния невменяемости. В те поры она носила торчащие сборчатые юбки, низко на лоб повязывала белый платочек и ходила босиком.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Не узнаешь меня, что ли? — поразился дед.

— Знаю и не знаю. А что?!

— Я к сыну пришел.

— Сядьте, я напишу вам бумажку и доложу о вас.

Дед окончательно онемел, и вложить сигарету в рот ему удалось лишь со второго раза. Опустившись в кожаное кресло под пальмой возле игрушечного столика, он закурил, но тут же встал.

— Слушай, ты почему, скажи, ради бога, выкаешь мне? — проговорил он в таком ужасе, словно его брали в рекруты.

— Я со всеми на «вы», — ответила вахтерша с достоинством. — У меня насчет этого есть приказ. И со своим Тонцеком. Здесь я и ему выкаю… Мы не в трактире, товарищ!

Дед вернулся назад под пальму, немного успокоившись, по крайней мере тем, что вахтерша его узнала и, насколько он понял, ни с кем не перепутала.

— Документ, удостоверяющий личность, у вас при себе? — крикнула она ему.

— Чего?! — Дед даже моргать перестал.

— Ну паспорт!

Бог знает сколько уже лет дед не держал в руках паспорта. Да и сохранился ли он вообще!

— Что за народ, ну что за народ, — негодующе проворчала вахтерша. — Никак не приучишь их к порядку.