Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Лежала у нас в клинике школьница Ганичка — ей тогда не исполнилось и четырнадцати. Ее стукнуло по голове большим твердым мячом. Произошло это в спортивном зале. Когда ее привезли к нам, у нее была парализована одна сторона тела. Аномальный сосуд дал кровоизлияние в мозг. Вскоре после операции она смогла ходить, казалось, все шло хорошо. Но неожиданно начались новые мозговые явления, от которых она и скончалась. Несколько дней мы держали ее на искусственном дыхании.

Вспоминаю эту красивую девочку в разных видах. Сначала — с двумя черными косичками, связанными лентой. Уже парализованная, она улыбалась мне. Лицо как у фарфоровой куклы — молочной белизны, — и черные полосочки бровей над синими глазищами. «Красавицей вырастет!» — думал я. Потом — в марлевом колпачке: голову перед операцией обрили. И наконец — с дыхательным аппаратом. Исхудалое тельце под белой простыней. Такая беззащитная и жалкая — хоть плачь. Теперь мы знали: ей уже не вырасти и ложь все то, что́ говорим мы в утешение ее родителям — они все время приходили к нам, когда их не пускали к ней…

Вечером того дня, когда оперировали студентку Яну, мы с Иткой пошли на концерт «Пражской весны». В фойе встретили Кртека и Зиту. На нем была безупречная черная тройка, Зита, в длинной бархатной юбке, держала его под руку. С тех пор как у него умерла дочь, я никогда не видел его таким веселым и элегантным. Выходит, все-таки я не ошибся, перехватив сегодня тот многозначительный взгляд!

При виде нас они немного смутились. Мы предложили после концерта зайти куда-нибудь в кафе. Там они нам сообщили, что хотят быть вместе — но в клинике еще никто не знает, — и попросили быть у них свидетелями.

Зита вдруг взглянула на меня с какой-то неуверенной, виноватой улыбкой — и я еще раз искренне и горячо заверил, как рад их счастью. Каким наивным ей, наверно, должен был казаться тот обет, который принесла она когда-то! Вдвоем они были счастливы. Кртек всегда говорил отрывисто, насмешливо — теперь у него в голосе звучало умиление влюбленного. Итка не отводила изумленных глаз от его головы. Вечно нечесаная седая шевелюра была приглажена щеткой и напомажена.

Пили вино и понемногу привыкали к сенсационной новости. Кртек будет уже не один. Я думал об этом с удовольствием. И все-таки стало немного жаль, что вместе с Зитой уходит безвозвратно в прошлое то давнее романтическое воспоминанье, не отделимое от моей молодости в клинике.

5

Еще об одной травме я вспоминаю. Несчастный случай с благополучным завершением. Произошло это много лет назад. В нашей семье по сей день хранится о нем память: цирковой фургон.

Дети тогда были еще маленькие. По воскресеньям мы их брали на природу. Нам было безразлично, куда ехать. Еще теперь встают в моем воображении прогретые солнцем вырубки в брдийских лесах, запах хвои. Итка с добела выгоревшими волосами, дети, забавными зверятами крутящиеся возле нас.

А потом тетка нам отписала участок. Кусок заброшенной земли, где рос только одичавший кустарник, две-три елочки и березы, огромный, законом охраняемый дуб и всевозможные лесные и полевые цветы. Тетка все собиралась построить там дачу, но так и не собралась.

Дети участок страшно полюбили. Пришлось купить им палатку, и они там стали «устраивать резиденцию». Итку это сердило. Ей не хотелось ездить постоянно в ту же местность. Она стала нас упрекать, что у нас собственнические наклонности.

— Надо его продать, — говорила она. — Дачи нам все равно не построить, к чему тогда этот кусок земли?

— Разве что фургон поставить, — сорвалось у меня с языка.

Дети оживились. Фургон? Вот это да! В нем можно будет готовить еду, укрыться от дождя, а то и ночевать!

— Ты правда бы его купил? — приставали они.

— Да он не продается, — отмахивался я. — А если бы и продавался, все равно не хватит денег.

Мы обо всем этом давно забыли, когда произошел тот случай с цирковой наездницей. Ее привезли к нам в клинику прямо с манежа — хрупкую, красивую девушку, едва достигшую совершеннолетия. На ней еще был костюм, в котором она выступала: коротенькая расшитая блестками юбка, серебряная кофточка в обтяжку и сверкающая диадема в темных волосах. Правая рука бессильно свисала с носилок. Наездница не удержалась в седле, и конь на всем скаку проволок ее несколько кругов по арене. Она хотела высвободиться, но вожжа обмоталась вокруг запястья. В какой-то миг конь резко дернул головой, и острая боль пронзила руку — она безжизненно повисла.

В клинике в то воскресенье дежурил я, тогда еще сравнительно молодой ассистент. Увидев парализованную руку, я решил, что произошел разрыв плечевого сплетения с повреждением спинномозговых корешков. Подобные травмы мы знали. Они случались у мотоциклистов, попавших в аварию; у лыжников, зацепившихся палкой за дерево… Операция в таких случаях не давала практически никаких результатов..