Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

В голове сумбур: не знаю, может, уже вечер следующего дня, раз Итка здесь. Но нет, тогда бы я так просто не отделался…

Неотвязно преследует мысль об Ондре. Ведь и он оставался в квартире. Как получилось, что он ничего не заметил? Что, если газ просочился и к нему? Сопротивляемость у него ниже, чем у меня, мог уснуть и…

Нетвердыми шагами выхожу из ванной, подсознательно стараясь не привлечь внимания Итки, и неуверенно направляюсь в комнату, где спит сын. Там тишина и тьма. Мои взбудораженные нервы совсем расходились — готов представить себе худшее. Нащупываю выключатель. Ондра спит как сурок. Свет разбудил его, и он таращит на меня сонные глаза:

— Ты что? Ну ты даешь, пап!.. Хорошо, мама придет только завтра… Кофе будешь варить?

Я опускаюсь в кресло и, хотя голова трещит, хохочу как безумный. При этом стискиваю виски — смех жалит их, словно сотня иголок.

— Не буду, Ондра. Мама его уже варит.

— Мама дома!..

Он выкрикнул это, как обрадованный мальчуган. И побежал обниматься с Иткой. Только от нее он узнал, что произошло. Потом они оба накинулись на меня. Когда я отверг госпитализацию и кислород, устроили во всей квартире сквозняки. Принялись облучать меня кварцем, накачивать кофе — пока его у меня не выворотило вместе с остальным, которое я за сегодняшний день выдул. Обложили меня холодными компрессами, так что я весь дрожал, как тойтерьер. Не дали мне лечь в постель, когда мне так требовалось хоть немного поспать…

Но все-таки какое счастье, что Итка успела вернуться! Нет, это была не случайность. Не поразительное предчувствие. Зная, что завтра у меня в расписании Узлик, она сочла, что ей необходимо быть при этом. Не обнадеживая меня наперед, понимала, что значит для меня этот день и как важно, чтобы там со мной была именно она.

— Все равно операцию придется отложить, — сказала она как бы мимоходом, собираясь наконец в постель.

Это был вызов или вопрос? Но я сейчас же мысленно ответил: отложить? Ну нет! Не быть тому, Ущелье смерти, преследующее меня даже во сне! Да и потом… малыш, которого подготовили на сегодня, держали на диете, загружали инъекциями… И что сказал бы дедушка-лесник, всю ночь, конечно, не сомкнувший глаз от беспокойства?

Вслух я не произнес ни слова. Итка, возможно, начала бы спорить и уверять, что это чистое безумие — брать в руки скальпель после такой ночи. Я предпочел зажмуриться и тут же провалился в черный омут сна.

На утреннюю конференцию я пришел с опозданием. С тех пор как я возглавляю клинику, это, кажется, было впервые. Меня ждали.

Какие новости? Женщина, после автомобильной аварии, умерла. Ночью остановилась сердечная деятельность, но ее еще удалось возобновить. Утром наступила вторая такая же остановка. А перед этим появились стволовые судороги. Этого следовало ожидать. У мужа все нормально. Получил опять анальгетики и антидепрессанты.

Веки у Гладкой сами собой опускаются. Кроупа, извинившись, отбыл все-таки на воскресенье домой. Одновременно с этим Румл объявил мне, что сегодня не будет и Кртека. Вчера температура у него была выше тридцати восьми, а сегодня звонил, что под сорок. Скорее всего, просто грипп, но с пациентами общаться нельзя.

Кртек! Вот досада! Он как раз был записан со мной на сегодня на утро. Кого же теперь Румл назначит? Себя самого и Ираскову? Нет, Ираскова не подходит. Она баба добрая, но хороша только, если все спокойно. В свое время ее привлек Вискочил — хотел, чтобы она самостоятельно работала, но в конце концов отказался от этой идеи. Ираскова нерешительна и малодушна. Больше всего ее устраивает быть на подхвате. Однажды в операционной вообще сорвалась. Опустила руки и упала в обморок. Пришлось тогда спешно мыться кому-то еще.

Сидит на конференции — и сердце не на месте. Черные волосы все в мелких завитках, как теперь носят. Брови ниточкой, ногти холеные — только что не покрыты лаком. Не подходит она как-то ко всем нам. Вот подняла на меня робкий выжидательный взгляд. Понятно, ей не хочется оперировать. Она, скорее, провела бы обход во всей клинике и написала бы с десяток историй болезни. Что делать?

Ах, золотой человек доктор Зеленый!

— Пан профессор, — говорит он, — нельзя ли мне вместо кого-нибудь ассистировать? Очень хотелось бы посмотреть, как вы будете оперировать этого мальчика.

Как выручил он меня! Ведь я прекрасно знаю, что он и без того мог бы прийти в операционную.

— Пожалуйста, ничего не имею против, — отвечаю я поспешно. — Но вы ведь после трудного дежурства.

— Часика два поспал. Если только Бела Ираскова не возражает…

Еще бы ей возражать! Вид, правда, делает, что недовольна, но это не от сердца. И Румл вздохнул с облегчением: ситуация разрешилась. Я ждал, что в последнюю минуту кто-нибудь опять поднимет голос против операции. Нет, промолчали. А я почти готов был пожалеть об этом. Пришлось бы заново аргументировать свое решение и защититься таким образом от собственных сомнений, дремавших где-то в глубине.