Человек эпохи Возрождения

Все аплодируют, кидают деньги. Матвей встает, внутри – пусто, легко, разве что хочется пить. Как она говорила? Дегидратация. Достает наощупь купюру – сто долларов, нет других. А, не жалко. Богатый американец. Девочка, присматривающая за банкой, кланяется ему.

Музыканты собирают инструменты, рассовывают деньги по карманам, футлярам, спешат. И вдруг, все собрав, застывают.

– Абрамыч, – произносит виолончелист.

Через площадь, слегка склонив набок голову, движется человек: вероятно, преподаватель их или, может быть, дирижер. Вся фигура его имеет вопросительное выражение, но в глазах заметно веселье. И еще – он ужасно похож на того, на тренера, из Ленинграда, который умер, – чертами лица и каким-то усталым спокойствием. Только еще не такой седой.

– Куда это вы, дамы и господа, вернее – и господин, собрались?

Куда-куда – по Риму пройтись, невозможно торчать в гостинице, вечный город, заниматься и дома можно, на Форум, на Капитолийский холм, в Колизей, все же выучено, давайте сегодня не репетировать. С нами пойдемте – Пьяцца-ди-Популо, Испанская лестница, фонтан Треви.

Чего стоят одни названия!

– Похвальная любознательность, – кивает преподаватель, тренер, словом – Абрамыч. – А инструменты зачем?

Так ведь это ж Италия, нельзя оставлять ничего в гостинице, утащат на раз.

– И стул?

Мальчик прихватил из гостиницы стул. Обыкновенный стул, как во всех гостиницах. Не играют на виолончели стоя.

Ничего, ничего, от Абрамыча не приходится ждать неприятностей.

Конец сцены, давайте занавес.

* * *

Матвей заразился-таки от последней пьесы, толком им не услышанной, – темпом. Такси, такси!

– Piu presto, в аэропорт!

– Какая музыка! – восклицает уже известный ему таксист, смесь английского с итальянским. – Bello! Bellissimo! – швыряет монету нищему.

Матвей тоже хочет подать, но у него – только доллары. Сотню-другую надо бы поменять на лиры, как у ребят были в банке. Красивые у итальянцев денежки. И маму предупредить.

Лиры скоро отменят, объясняет таксист. Скоро вообще все станет по карточкам, наличные ликвидируют. Нищим останется – вымереть, как они будут жить? – Правильно Матвей сделал, что по русской привычке рядом с водителем сел.

Поехали! – Самолет когда?

– О! – восклицает таксист, – масса времени! – До аэропорта, до Фьюмичино, всего полчаса. Они заедут сейчас в один дом, надо поздравить крестника. Перемена маршрута не скажется на цене. Маттео не против? Они уже познакомились.

На улицах Рима – теперь Матвей уже просит: помедленней, – им овладевает чувство однажды виденного. Не на картинах и фотографиях, а раньше когда-то – прежде ИнЯза, шахмат, прежде всего.

И не только замечает Матвей эту особого рода некрашенность стен, влепленные в них колонны – в качестве строительного материала, все разные – что стащили со всякой античности, из того и построили дом, – но уже знает, чего ему ждать: выступающий угол церкви, белье на веревках – зачем, они, кстати, трусы и лифчики свои вывешивают напоказ? – и даже когда ошибается, и там оказывается вовсе не то, что предполагал, это чувство не исчезает – все так же знаешь наверняка, что тебя ждет за следующим поворотом.

Жизнь подробна. Матвей вспоминает квартиру маминой мамы – он помогал ее разбирать – как в ней наставлены и навешаны были диваны, иконы, книги, картины, кресла, цветы – без пустоты, без зазоров. Так учат детей рисовать: белого не оставляй, все закрашивай.

Что там говорит его новый приятель? – Роберто, Марио? – нет, все не то.

– Надо быть осторожней, это Италия. – Наверное, видел, как Матвей деньги ребятам давал.

Вот история: американский спортсмен, бегун, черный, чемпион мира и олимпийских игр, ограблен на огромную сумму – четырнадцать тысяч долларов, что-то вроде того – посреди улицы, на глазах толпы. Маленький мальчик ограбил. Острыми коготками впился чемпиону в руку или укусил даже, а из кармана целую пачку денег вытащил. Зачем ему столько наличными?

– Кому – мальчику? – спрашивает Матвей.

– Негру. Ясное дело, наркотики.

– И что же, поймали мальчика?

– Нет! Убежал! От олимпийского чемпиона! Тот привык – по прямой, а мальчик бежал вот так вот – зигзагами. – Итальянец очень доволен успехом мальчика.

Разговор его перескакивает с одного на другое: Маттео русский, а у него подружка была или есть – украинка. Одной рукой держит руль, а другой показывает – лоб, нос, – декламирует: Лес, полянка, холмик, ямка… Произносит: “польянка”, “льес”, дотрагивается до выбритой головы. Странным образом, получается не похабно. – Basta, enough, достаточно! Матвей знает, какие части тела имеются у украинки. Да и стихи у нас получше есть.

Дом как дом: черные ставни на окнах, белье, недоштукатуренная стена. Они несколько раз гудят. К ним выбегает женщина, растрепанная, с полуголым малышом на руках.

– Витторио! – кричит женщина, целует таксиста звонко.

Ага! – Витторио.

Сует в машину к ним малыша, полуголого, в памперсах.

Витторио показывает малыша Матвею:

– Крестник.

Матвей трогает пальчики на ногах ребенка – все одинаковые, как будто на отделку их у кого-то не хватило терпения, нанесли только прорези на ступнях.

Крестник возвращен мамаше.