Человек и сверхчеловек

Я горжусь тем, что не принадлежу к людям, обладающим такой предрасположенностью. Посмотрите, как идет к Вам электрический свет (а ведь и я в качестве общественного деятеля снабжаю Вас светом, выступая в роли Бамбла и служа объектом насмешек), и Вы обнаружите, что дом Ваш полон медной проволоки, которая насыщена электричеством и при этом не дает никакого света. Однако на пути электрического тока там и сям встречаются отрезки плохо проводящей упрямой материи, и эти упрямцы вступают в единоборство с током и заставляют его уплатить Вам дань света и тепла; а свет и тепло важнейшие качества литературы. И поскольку я хочу быть не дилетантом и проводником чужих идей, а светоносным и самостоятельным автором, мне приходится упрямиться и упираться, выходить из строя в самый неподходящий момент, а временами создавать угрозу пожара.

Таковы недостатки моего характера; поверьте мне: порой я проникаюсь глубочайшим отвращением к себе, и если в такой момент на меня набрасывается какой-нибудь раздраженный рецензент, я ему невыразимо благодарен. Но мне и в голову не приходит попытаться исправиться; я знаю, что должен принимать себя таким, каков я есть, и употребить себя с максимальной пользой для дела. Все это Вы поймете, ибо мы с Вами выпечены из одного теста; оба мы критики жизни и искусства, и когда я прохожу под Вашим окном, Вы, наверное, говорите себе: "Бог меня миловал - а ведь этим человеком мог бы оказаться я сам". Этой пугающей, отрезвляющей мыслью, этой заключительной каденцией я и завершу сие непомерно затянувшееся письмо. Преданный Вам

Бернард Шоу.

Уокинг, 1903

P. S. После беспрецедентного шума, который подняли критики по поводу нашей книги - увы! Ваш голос в ней не слышен, - от меня потребовали подготовить новое издание. Пользуюсь случаем исправить свою оплошность: Вы, может быть, заметили (все остальные, между прочим, проглядели), что я подкинул Вам цитату из "Отелло", а потом, сам того не сознавая, связал ее с "Зимней сказкой". Исправляю ошибку с сожалением, ибо цитата эта прекрасно подходит к Флоризелю и Утрате; и все же с Шекспиром шутки плохи, так что верну-ка я Дездемоне ее собственность.

В целом книга прошла весьма неплохо. Критики посильнее довольны, послабее - запуганы; знатоков позабавил мой литературный балаган (устроенный для Вашего удовольствия), и только юмористы, как ни странно, читают мне нотации - со страху они позабыли о своей профессии и самыми странными голосами заговорили вдруг о велениях совести. Не все рецензенты меня поняли; как англичане во Франции с уверенностью произносят свои островные дифтонги, думая, что это и есть добрые французские гласные, так и многие из рецензентов предлагают в качестве образцов философии Шоу что-нибудь подходящее из своих собственных запасов. Другие стали жертвой подобия идей: они называют меня пессимистом, потому что мои замечания задевают их самодовольство, и ренегатом, потому что в компании у меня все Цезари, а не простые и славные ребята. Хуже того - меня обвинили в проповеди "этического" Сверхчеловека, то есть нашего старого друга Справедливого, превращенного в Совершенного! Это последнее недоразумение так неприятно, что лучше я воздержусь от комментариев и отложу перо, пока мой постскриптум не стал длиннее самого письма.

ДЕСТВИЕ ПЕРВОЕ

Роубэк Рэмсден в своем кабинете просматривает утреннюю

почту. Обстановка кабинета, красивая и солидная, говорит

о том, что хозяин - человек со средствами. Нигде ни

пылинки; очевидно, в доме по меньшей мере две

служанки, не считая чистой горничной, и есть экономка,

которая не дает им прохлаждаться. Даже макушка Роубэка

блестит; в солнечный день он кивками головы мог бы

гелиографировать приказы расположенным в отдалении

войсковым частям. Впрочем, больше ничто в нем не наводит

на военные ассоциации. Только в гражданской деятельности

приобретается это прочное ощущение покоя, превосходства,

силы, эта величавая и внушительная осанка, эта

решительная складка губ, которую, впрочем, теперь, в

пору успеха, смягчает и облагораживает сознание, что

препятствия устранены. Он не просто почтеннейший

человек; он выделяется среди почтеннейших людей, как их

естественный глава, как председатель среди членов

правления, олдермен среди советников, мэр среди

олдерменов. Четыре пучка серо-стальных волос, - скоро

они станут белыми, как рыбий клей, который напоминают и

в других отношениях, - растут двумя симметричными парами

над его ушами и в углах широкой челюсти. На нем черный

сюртук, белый жилет (дело происходит в прекрасный

весенний день) и брюки не черные, но и не то чтобы

синие, а скорей одного из тех неопределенных

промежуточных оттенков, которые изобретены современными

фабрикантами для полной гармонии с религиозными

убеждениями почтенных людей. Он еще не выходил сегодня

из дому, поэтому на ногах у него домашние туфли, а

ботинки стоят наготове у камина. Догадываясь, что у него

нет камердинера, и видя, что у него нет секретарши с

пишущей машинкой и блокнотом для стенограмм, думаешь о

том, как мало, в сущности, повлияли на домашний уклад