Человек и Церковь. Путь свободы и любви

То, что происходит с Иваном сейчас, – это еще не окончательный итог его жизни. В конце концов, он только запрещен в служении, но сана священнического не лишен. У него есть возможность возвратиться к служению, если он, сделав сам для себя какие-то выводы, этого захочет. Вероятно, это был тот случай, когда он принял сан, не осознавая всей меры ответственности. Недооценил тяжести креста, который на себя взял. Другое дело, что он-то сам со временем все это понял. Признался, что не может отказаться от профессии актера, от той формы существования, к которой привык. Пришел к выводу, что с жизнью священника это несовместимо. Я не судья отцу Иоанну. Мне понятно, почему это происходит с ним, мне непонятно другое: почему архиепископ, видя, в сущности, малознакомого человека, решился на такой эксперимент – взять и рукоположить. Это то же самое, что взять в ополчение подростка и пустить его на передовую.

Безусловно, в деле священничества жизненный опыт играет большую роль. И, как и в любом другом деле, он приходят с годами. Первое время священник готов на все, он себя не бережет, для всех открыт, все время отдает и только постепенно начинает понимать, что надо вести себя сдержаннее. В каком-то смысле он находится в положении человека, из которого постоянно вытягивают энергию посторонние люди. И, если не следить за собой и не распределять собственные силы, то их надолго не хватит. Люди ведь не задумываются о том, что священник тоже человек, для многих общение с батюшкой – прекрасный способ в одностороннем порядке подпитаться энергией. В этом смысле священник, как и психотерапевт, безусловно, должен рассчитывать свои силы. Но есть и кое-что еще, помимо разумной предосторожности. Если бы он не имел этой Божественной благодати священства, которая покрывает, хранит и оберегает, от него ничего не осталось бы в скором времени.

Помимо этого и для самих священников существуют разного рода опасности, например, почувствовать себя гуру, или окружить себя хором влюбленных почитательниц, или начать манипулировать прихожанами, или вообще превратиться во «всезнающего» старца, который с порога может давать людям безошибочные и провидческие духовные советы. Несмотря на то что благодать хранит священника, житейских соблазнов у него очень много.

«Один батюшка был большой женолюб. Любовался женскою красотою, завитком, выбившимся из-под платка, полными чистых слез женскими несчастными глазами, глядящими на него во время исповеди, и влюблялся чуть ли не в каждую мало-мальски симпатичную свою прихожанку. И думал про себя так: “Ах, если бы я мог на ней жениться!” Но так ни на ком и не женился, жил со своей матушкой, чинил в ванной кран, забивал куда надо гвозди, забирал вечерами детей из школы, ну и служил, конечно, тоже. Так что главное оно и есть главное».

Майя Кучерская.Современный патерик

По канонам Церкви священника не могут рукополагать до 30 лет. Считается, чтобы заниматься этим делом, человек должен быть внутренне зрелым. И часто, когда это правило нарушается и священников рукополагают в более раннем возрасте, случаются настоящие трагедии. Дело в том, что у нас все православные священники обязаны принимать исповедь вне зависимости от их духовного и жизненного опыта. И в тридцать, и в двадцать лет, если случилось в столь юном возрасте стать священником. А чужая исповедь для молодого неокрепшего сознания может стать настоящим испытанием. Я вспоминаю себя и понимаю, что ко многим вещам, которые я в свое время слышал, я был совершенно не готов. Я о них только в книгах читал, но не мог себе представить, что такое в жизни бывает.

Однажды, вскоре после моего рукоположения, ко мне на исповедь пришла женщина и призналась, что у нее было больше десяти абортов. Я был в полном шоке, потому что, если применять к ней церковные каноны (а в соответствии с древнецерковными правилами грех аборта приравнивается к греху убийства), мне следовало эту женщину отлучить от Церкви и проклясть до конца ее дней. Для меня это был крайне сложный момент, я не мог решить, что делать, поступать по правилам или как-то иначе. Я до сих пор вспоминаю этот случай и переживаю, что вместо того, чтобы простить ту женщину, я наложил на нее очень тяжелую епитимью. Мне надо было порадоваться тому, что она все-таки нашла в себе силы, пришла в церковь и призналась в совершении столь тяжкого греха, а я сурово наказал ее.