Человек из Санкт-Петербурга

– Шарлотта, отойди подальше от этого существа!

– Это не существо, это Энни. – Энни! – мама даже взвизгнула. – Она же падшая женщина!

– Ну, хватит, – сказал папа. – Наша семья не устраивает споров на улице. Немедленно пройдем в дом.

Шарлотта обняла Энни.

– Она нуждается в ванне, новой одежде и горячем завтраке.

– Не говори глупостей, – сказала мама. При виде Энни она почти уже впала в истерику.

– Хорошо, – сказал папа. – Проведи ее на кухню. Служанки должны уже к этому времени встать. Вели им позаботиться о ней. А потом приходи поговорить со мной в гостиную.

Мама проговорила:

– Стивен, это же безумие.

– Войдем в дом, – произнес отец. И они пошли в дом.

Шарлотта отвела Энни вниз на кухню.

Одна из служанок чистила кухонную плиту, а другая нарезала к завтраку бекон. Было только начало шестого: Шарлотта и понятия не имела, что они начинают работать так рано. Обе прислуги изумленно уставились на нее, когда она, в своем бальном платье и в сопровождении Энни, вошла на кухню.

Шарлотта сказала:

– Это Энни. Она раньше работала в нашем поместье Уолденов. Ей не повезло, но она добрая девушка. Ей нужна ванна. Раздобудьте ей новую одежду, а старую сожгите. А потом покормите завтраком.

На какое-то время прислуга онемела, затем кухонная девушка сказала:

– Хорошо, миледи.

– Навещу тебя попозже, Энни, – сказала Шарлотта.

Энни схватила руку Шарлотты.

– О, благодарю вас, миледи.

Шарлотта вышла.

Поднимаясь наверх, она подумала про себя: ну, теперь не избежать неприятностей. Но особенного беспокойства она не испытывала. У нее было почти полное ощущение, что ее родители предали ее. Какой смысл было столько лет учиться, чтобы в один прекрасный вечер обнаружить, что самые важные вещи от нее скрывались? Несомненно, они говорили, что таким образом защищают юных девушек, но Шарлотта полагала, что самым подходящим здесь будет слово «обман». Думая о том, какой несведущей она была до сегодняшнего вечера, она чувствовала себя такой одураченной, и от этого ужасно злилась.

Она уверенным шагом вошла в гостиную.

Папа с бокалом в руке стоял у камина. Мама, сидя за фортепьяно, со страдальческим выражением на лице, играла что-то очень грустное. Шторы на окнах были раздвинуты. Комната в холодном утреннем свете выглядела необычно, в пепельницах еще лежали окурки вчерашних сигарет. Гостиная предназначалась для вечерней жизни, сейчас в ней не хватало света и тепла, лакеев, разносящих напитки, толпы принаряженных гостей.

Сегодня все здесь выглядело по-иному.

– Итак, Шарлотта, – начал папа, – ты не понимаешь, что за женщина эта Энни. Знаешь, мы ведь уволили ее не без причины. Она совершила нечто очень дурное, чего я не могу тебе объяснить...

– Я знаю, что она такое совершила, – сказала Шарлотта, усаживаясь. – И знаю, с кем. С младшим садовником по имени Джимми.

Мама изумленно вскрикнула. А папа сказал:

– Не думаю, что ты понимаешь, о чем говоришь.

– А если и не понимаю, то чья тут вина? – взорвалась Шарлотта. – Как же я умудрилась дожить до восемнадцати лет, не зная, что есть такие бедняки, которым приходится спать на улице, что служанок, если они ждут ребенка, просто увольняют, и что – что – мужчины устроены не так, как женщины? Только не пытайся убедить меня, что я не в состоянии понять эти вещи, и что мне предстоит многому учиться. Всю свою жизнь я только и делаю, что учусь, и вот вдруг обнаруживаю, что большая часть из выученного мной – просто ложь! Как вы смели! Как вы смели! – Она разрыдалась и возненавидела себя за то, что не смогла сдержаться.

Она услышала слова мамочки:

– О, как это глупо.

А папа сел рядом и взял ее за руку.

– Мне очень жаль, что ты так реагируешь, – сказал он. – Всех молодых девушек стараются держать в неведении по поводу некоторых вещей. Это делается для их же блага. Мы никогда тебе не лгали. А если не рассказывали тебе, как груб и жесток мир, то только потому, что хотели, чтобы ты как можно больше наслаждалась беззаботностью детства. Возможно, мы допустили ошибку.

– Мы не хотели, чтобы ты попала в беду подобно Энни, – резко бросила мать.

– Я бы не стал так говорить, – мягко произнес отец.

Ярость Шарлотты улетучилась. Она вновь почувствовала себя ребенком. Ей захотелось положить голову на папочкино плечо, но гордость не позволила ей сделать это.

– Так может, мы простим друг друга и снова станем друзьями? – сказал папа.

К этому моменту в голове у Шарлотты ясно сформулировалась мысль, которая до сих пор лишь тихо созревала, и она, не раздумывая, заговорила:

– А вы разрешите мне сделать Энни своей личной горничной?

– Ну... – произнес папа.

– Даже и не думай! – истерично воскликнула маман. – Об этом не может быть и речи! Чтобы восемнадцатилетняя дочь графа взяла бы себе в горничные падшую женщину! Нет, нет, решение окончательное и бесповоротное!

– Что же ей тогда делать? – спокойно спросила Шарлотта.

– Ей следовало бы думать об этом, когда... Ей следовало подумать об этом раньше.

Тут снова заговорил папа.