Человек, который убил завтра

— Он сломался под напряжением, как и все остальные. Один искал убежища в физическом бегстве, другой отступил в психотическую фугу, а генерал принял самоубийство как выход. Нет такой вещи, как символический убийца, — это полная чушь!

Фойгт не должен был этого говорить.

Не о моей теории.

Да, моей теории, конечно же, так как это была моя машинописная записка, которую я оставил рядом с телом генерала после того, как застрелил его из его же револьвера там, в звуконепроницаемой маленькой комнате.

Мне потребовалось много времени, чтобы узнать о комнате и револьвере, но все остальное было просто. В конце концов, разве я не убивал людей на бумаге год за годом? Моя схема была надежной, и я уверен, что мне не нужно было изменять себе даже сейчас. Фойгт размышлял о том, что со мной делать, теперь, когда я знал их секрет, и ему придется побеспокоиться о поиске замены для генерала; затем он, наконец, соединил две проблемы и нашел единственное логическое решение. Он был готов предложить мне шанс занять место генерала.

Но постоянно преследующая слабость каждого писателя — это гордость, и у меня была моя.

Поэтому, когда он посмеялся над моей теорией, я просто поднял револьвер и направил его в его уродливое пузо.

И тогда я рассказал ему. Рассказал ему все. Поведал, что на самом деле означает «направить свои агрессии», как говорят глупые психиатры. Да, глупые психиатры, у которых есть фразы и ярлыки для всего, но они не могут видеть правду, которая смотрит в их глаза или выливается из их телевизионных трубок.

— Это эпоха СМИ, — сказал я. — Век массовой коммуникации. И это эпоха массовых разочарований. Так что у сегодняшнего символического убийцы появилось новое оружие. Распечатанная страница, фильм и экран телевизора. Оглянитесь вокруг, и вы увидите насилие и ужас везде, куда бы вы ни повернулись; насилие и ужас дают разочарованным миллионам таких авторов, как я. Мы — символические убийцы, используем свои собственные фантазии и проецируем их, потому что у нас нет смелости или возможности воплотить в жизнь наши тайные желания.

Ну, у меня есть смелость, и я нашел возможность. Прямо здесь, в этой комнате, с панической кнопкой, которая просто ожидает, когда ее нажмут. Теперь ты мне веришь?

Лицо Фойгта было просто серой, дрожащей маской.

— Да, — прошептал он. — Я верю тебе.

— Тогда убирайся.

Я очень осторожно положил палец на курок револьвера, и он вышел. Я закрыл за ним дверь.

А потом я просто сидел там. Сидел там и смотрел на маленькую черную кнопку. Некоторое время я был вполне счастлив. Рад за себя и за всех других писателей в мире, которым пришлось довольствоваться лишь перерезанием горла бумажным куклам. Теперь я был всеми этими писателями, и я был Джеком Потрошителем, и Ландрю, и Криппеном[9], и Гитлером, и Наполеоном, и Тамерланом. Мне не нужно было ничего делать; одного осознания было достаточно. Осознания того, что маленькая черная кнопка была здесь и ждала. Если бы я захотел нажать на нее, я бы смог. Я мог бы нажать кнопку и взорвать мир.

А между тем я мог бы сидеть здесь, что и делал, и никто не посмел бы меня остановить. Никто не посмел бы попытаться открыть дверь или сломать ее, потому что у меня есть пистолет.

Но я знал, что это не будет длиться вечно. Я знал, что Фойгт лгал — он действительно не верил моей теории.

Поэтому он вернулся. Да, он вернулся и встал за дверью и крикнул мне, чтобы я вышел, или они закачают цианистый газ в комнату.

Он думает, что я сумасшедший. Он говорит об убийстве меня цианистым газом, и он думает, что я сумасшедший?

Ну, теперь я могу сделать только одну вещь, конечно же. Я должен доказать свое здравомыслие. Это единственный способ заставить Фойгта поверить мне.

Вы понимаете это, не так ли? Вы поверите, что это все правда — о символическом убийце.

Или через мгновение. Потому что я только что нажал кнопку…